Времена и люди. Разговор с другом - [144]
Да не только эта тетрадь осталась у меня памятью о том далеком лете. Я записал там десятки человеческих судеб, и когда Владимир Ставский начал собирать сборник «Сто пять дней», я написал для него несколько очерков, целиком основанных на моих июньских записях.
Я и Бычевского больше не вспоминал, а только тупо слушал «Последние известия».
Капитуляция голландской армии…
На вокзалах Парижа — беженцы из Бельгии и Люксембурга… (Это был недолгий приют для бельгийцев и люксембуржцев, очень скоро и парижане стали покидать столицу.)
Галстян знал, что я, задолго до войны, полтора года прожил во Франции, и несколько раз пытался поговорить со мной на французскую тему, но я в ответ молчал. Понимал, что мое молчание выглядит дико, и все-таки молчал.
Да не один Галстян, многие за эти годы спрашивали меня, какой он, этот Париж, черт возьми, вот есть же человек, который ходил по этим самым Елисейским Полям, и, может быть, слушал мессу в соборе Парижской богоматери, и наверняка видел могилу Наполеона. Почему, в самом деле, не поделиться своими впечатлениями, не так-то уж много советских людей бывало в те годы в Париже, а в тридцатые годы — единицы… Но я помнил Париж, как помнит его человек, десять лет назад перелистав иллюстрированное приложение к «Вокруг света». Как будто что-то захлопнулось во мне. Я отлично знал людей, которые бог знает сколько раз бывали в Париже и помнили не только его главную аорту — Елисейские Поля, но и все его мелкие кровеносные сосуды, все эти кривые и узкие улочки Латинского квартала, без которых не бьется сердце Парижа. Да, я отлично знал петербургских старичков, доживавших свой век на Малой Монетной или на Большой Спасской, которые замечательно рассказывали о фонтанчике на Пасси и о домике Гюго, в глубине площади Вож, и о тихих двориках на улице Мазарини, где летом и зимой одинаково пахнет резедой. Я же добровольно захлопнул дверь в свое прошлое, и не сейчас, а одиннадцать лет назад, в двадцать девятом, может быть, на Гар дю Нор, а может быть, в вагоне, когда я уже был на пути в Ленинград. «Чужая жизнь», — сказал я себе о своей прожитой во Франции жизни. Но так не бывает, так не бывает, нельзя безнаказанно перескочить через свое прошлое, каким бы оно ни было, уродливым или прекрасным.
…Население массами покидает Париж и отправляется на юг и на запад…
…Немцы подошли к Ла-Маншу…
…Абвиль, Булонь, Кале, Гент, Седан, Дюнкерк…
Берлин. 14 июня.
«Согласно опубликованному здесь сообщению, сегодня германские войска вступили в Париж».
Несмотря на поздний час, никто из нас не расходился, все чего-то ждали, как будто что-то еще должно произойти, о чем радио сейчас скажет. Но диктор пожелал нам спокойной ночи, и постепенно все разошлись.
На следующий день я, как всегда, пришел к Галстяну, чтобы доложить, как двигается дело с историей дивизии. Он внимательно выслушал меня и негромко, словно раздумывая сам с собой, сказал:
— Значит, немцы в Париже… — Я ничего не ответил, и он повторил: — Вот так, дорогой, в Париже…
Не один Галстян говорил со мной в этот день о немцах в Париже. Все слышали вчерашнее радио и только о нем и говорили.
Дания, Норвегия, Голландия… Все это больно отзывалось в каждом из нас. Но Франция!.. И даже Дюнкерк не был еще всей Францией. Всей Францией был только Париж. Никто не думал, что эта страна не сможет сопротивляться. Ведь и в 14-м году немцы тоже были на подступах к Парижу. Только чудо могло спасти этот город. И чудо произошло, чудо на Марне. На Марне был остановлен враг, который завтра должен был овладеть столицей Франции.
Чудо на Марне. Верден. Когда несколько лет назад Тихонов впервые читал свой «Форт Дуамон», Луговской сказал: «Коля, это больше, чем стихи!»
И в самом деле, эти строчки были для нас не только стихами. На первомайских демонстрациях мы весело жгли чучела Клемансо и Пуанкаре, но чучельные происшествия не задевали нашего чувства к Франции и французам. На протяжении десятков лет гимном русских революционеров была «Марсельеза». И даже после того как появился «Интернационал», «Марсельеза» осталась. Весь мир мог забыть и почти забыл якобинцев и санкюлотов и их кровавую борьбу с жирондистами. Весь мир, но не русские. Робеспьер, Дантон, Марат. Мы смело брали в наш быт их высокие идеалы…
Командировка в дивизию была закончена, но я еще протянул здесь целую неделю. Как всегда, уезжать из Семидесятой не хотелось. Кажется, и ко мне здесь привыкли, во всяком случае, Кузьмин сказал, что вот, товарищ писатель, зря торопитесь, обстановочка для постоянной прописки самая подходящая… А на станцию вас мой вестовой проводит… ничего, ничего, он сам вызвался…
Как сейчас помню этого солдатика, маленького, щупленького, с живыми глазами. Всю дорогу он мне рассказывал о своей невесте, уж такая красавица… а ума! Боже ж мой, теперь только бы поскорей домой, как думаете, товарищ писатель, скоро теперь?
Я уже стоял на площадке вагона, когда он совсем неожиданно сказал:
— Мне тут одна ваша старая книжечка попалась… Я так понял, товарищ писатель, что вы во Франции бывали? Верно?
Новый роман Александра Розена «Прения сторон» посвящен теме нравственного возрождения человека, его призванию и ставит перед читателем целый ряд важных остросовременных проблем.
В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.
Александр Розен — автор многих повестей и рассказов о Советской Армии. Некоторые из них, написанные во время Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, собраны в настоящей книге. В рассказах А. Розена раскрывается душевная красота советских воинов («Военный врач», «Легенда о пулковском тополе»), их глубокая вера в победу и несокрушимую мощь советского оружия. С большим мастерством автор отобразил совершенствование военного искусства советских офицеров («Фигурная роща»), передал динамику наступательного боя, показал громадную силу боевых традиций советских воинов («Полк продолжает путь»)
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.