Времена и люди. Разговор с другом - [122]

— Да, да… и я помню, все помню, — вздохнув, сказал Иван Алексеевич. — Ну, расскажи мне, как там у вас? Как Екатерина Григорьевна?

— Все хорошо. Екатерина Григорьевна просила вам передать привет. Все вас помнят: Лиза, Фонарик, Анна Николаевна, товарищ Бурков, Петр Федорович.

— Кто, кто?

— Товарищ Балычев…

— Да, да, конечно, конечно… Он что-то мне давно не пишет.

— Товарищ Балычев часто у нас бывает, почти каждый день.

— У него, кажется, отпуск?

— Отпуск, да. И вообще он решил в Ленинграде поселиться.

— Ах, вот что… Так, так…

Ивану Алексеевичу казалось, что когда он увидит Сашу, то они прежде всего поговорят о главном — о гибели Александра Николаевича. Но и он и Саша молчали об этом, а разговор шел как-то краем. Саша рассказывал о том, как они ехали сюда, и о том, какое впечатление произвела на молодежь первая встреча. А Иван Алексеевич слушал и вспоминал себя, училище, свои мечты о будущем, о славе и без боли думал о том, что все в жизни получилось иначе. Думал он и о том, какая жизнь будет у Саши Турчанова, какие испытания ожидают это поколение и что ожидает поколение самое младшее, которое сейчас беззаботно спит в своих колыбельках. И еще он подумал, что много может сделать для того, чтобы этим новым поколениям жилось спокойно.

Прозвучал сигнал отбоя. Иван Алексеевич простился с Сашей и пошел домой. А через полчаса в казарме потушили свет.

— Саша, это был он, да, Поддубный? — шепотом спросил Павел. Их койки стояли рядом. Саша хорошо слышал товарища, но не спешил с ответом.

— Спи. Завтра поговорим.

— Старшина сказал — это он. Майор Федоров. Герой!

— Да, так. Спи, пожалуйста.

Ненадолго они замолкли, потом Павел снова спросил:

— А почему он тебя знает?

— Он знал моего отца. Мой отец служил в его роте.

— Здесь?

— Да. Его убили. Фашисты убили.

— Саша!..

Саша помолчал, потом вдруг быстро приподнялся на кровати:

— Павел, слышишь, если они… если они еще когда-нибудь…

— Турчанов! Лучков! Делаю вам первое замечание… — сказал старшина, услышав их шепот.

Саша и Павел притихли, но оба еще долго не могли уснуть.

РАЗГОВОР С ДРУГОМ Страницы пережитого

ПРОЛОГ

1

В декабре 1939 года я получил свое первое назначение в военную газету. Редакция ее находилась недалеко от Ленинграда. Шла война с Финляндией, мне хотелось как можно скорее попасть на фронт, и я нетерпеливо слушал советы редактора…

Но вот наконец на мне полушубок, шапка и валенки, да еще какие валенки! Какой-то необычайной, просто феноменальной катки. «Век будете носить — не сносите!»

Мы выехали рано утром, в темноте, и приехали на место в густые сумерки; кажется, это был самый короткий день. Но меня поразила не темнота и даже не безлюдье, а тишина. Такая немая тишина бывает зимой в лесу. Это и был лес, немного порубленный, порубленный впопыхах, чтобы хоть как-то обосноваться.

Меня провели в штабную землянку, а вернее сказать, я втолкнулся куда-то, где вповалку, прямо на земле, утепленной еловыми ветками, лежали люди. Я споткнулся о чьи-то ноги, чуть не упал, второй раз споткнулся, третий и наконец все-таки упал. Я понимал, как это должно выглядеть смешно, и ждал самого страшного для новичка: всеобщего смеха и неизбежного позора.

— Очень плохие землянки, — услышал я чей-то резкий голос. — Саперов еще нет, а наши красноармейцы к сему труду не приучены.

Резкий голос звучал насмешливо, но, слава богу, не по моему адресу. Штабная землянка была действительно дурно построена. Отдыхать невозможно — холодно, даже нар не сделано.

О войне ни полслова. Зато все весело набросились на мои охотничьи сосиски «прямо от Елисеева». Термосов ни у кого не было, но фляжек сколько угодно. Только налили, зашуршала брезентовая дверь.

— Здесь писатель? Товарищ писатель, к командиру отряда!

— За ваше здоровье! — Где-то в глубине землянки приятно забулькала проклятая.

Командир отряда? Я был так поглощен новым своим положением и всем тем, что предстоит пережить здесь на фронте, что ничему старался не удивляться. Но командир отряда! Все-таки странно…

В землянку командира отряда я тоже не вошел, а втолкнулся и чуть не упал: скользкие ступеньки так и потянули меня. К тому же очки мои запотели, и я ничего не мог разглядеть. На этот раз мое появление было встречено громким смехом.

Когда я прозрел, то увидел командира отряда. Сначала увидел его ромбы. (Он еще не был аттестован по-новому, его величали комбригом и продолжали так величать и потом, когда он получил звание полковника.) Первое, что я заметил, была рука на черной перевязи и красное мясистое лицо с узкими яркими огоньками под густыми ветками бровей.

— Это вам не Союз советских писателей, — дружелюбно сказал командир отряда. Кроме него, в землянке находились адъютант, вестовой, который меня привел, и молодая девушка, тоненькая и очень ладная. Ее можно было бы назвать и хорошенькой, если бы не злинка в глазах, уродовавшая все лицо. Адъютант и вестовой захохотали, а она нетерпеливо отвернулась. — Ну, ладно, ладно, — сказал командир отряда, дотронувшись до ее руки. — Ну, будет, будет.

Я продолжал стоять, ожидая, когда мне предложат сесть. Приглашения так и не последовало. Девушка как была, без полушубка, выбежала из землянки. Командир отряда нахмурился, адъютант и вестовой тоже сразу нахмурились (это у них занятно получалось).