Времена и люди - [86]

— Ты заметил? Этот твой бригадир шею вытянул, как гусь… Любопытный. А почему его зовут Волокита?

— Потому… из-за того, что ты сама заметила.

Сребра прыснула со смеху. В ее волнистых пшеничных волосах, разметавшихся по плечам, весело играли солнечные блики. Естественность ее поведения, раскованность, ему самому не присущие, создавали атмосферу простоты, непринужденности и, очевидно, поэтому он чувствовал себя с ней так спокойно. А журналист, «брат» подружки? Над полем тихо, беззвучно прокатилась мягкая волна воздуха, словно вздох. Он поднял глаза: черно-белая туча закрыла уже полнеба и подбиралась к солнцу.

— В помощниках нуждаешься?

Он ответил, не задумываясь, что от помощников еще никто не отказывался.

— Я серьезно спрашиваю.

— Если серьезно, то помощники, которые приходят ко мне стаж для учебы зарабатывать, не нужны. Нужны работники постоянные, чтоб осели в овощеводстве крепко, чтоб и в селе корни пустили. В овощеводстве своя специфика, это тебе не полеводство.

— В институт меня вряд ли примут, баллов я набрала маловато, — спокойно, без тени отчаяния сказала она. — Так что можешь на меня рассчитывать.

— Ты дочь бай Тишо, у тебя привилегии, по закону.

Сребра улыбнулась светло, широко — и лицом, и глазами. Всякий, увидев ее первый раз и не зная, что она удочеренная, а не родная, сказал бы, что она точная копия бай Тишо: то же открытое лицо, те же синие глаза, та же улыбка, даже походка как у бай Тишо: вроде бы неспешная, флегматичная, а приглядись — уверенная, спокойная.

— Привилегии! Да отец ни справочки не взял, будто поступление в институт его вовсе не касается. Честно говоря, мне самой эти узаконенные привилегии, тоже не по нутру. Так что здесь остаюсь, на селе! В овощеводы пойду… к тебе. Или не возьмешь?

Где-то над Ушавой прогремел гром — короткий, резкий. Черно-белая туча впилась в землю, словно огромная медуза выпустила щупальца. Может быть, ливень, пронеслась тревожная мысль, а может быть, лучи солнца процеживаются через облака, обнадеживал он сам себя.

— Бери, не прогадаешь. Такой второй, как я, не найти на всем белом свете. Радуйся, что в овощеводство иду, не упускай счастья. — И она снова улыбнулась искренне, радостно.

— Подумаю…

— И думать нечего. Возьмешь, обязательно возьмешь! — погрозила Сребра пальцем.

Ее четко очерченные губы строго сжались, но тут же она разразилась таким веселым, заразительным смехом, что он тоже заулыбался и неожиданно для самого себя сказал, что придется взять, коли товар так расхваливают. Сказал и удивился: никогда не позволял себе фривольных шуточек с девушками, да и, честно говоря, чувствовал себя скованно, неловко, когда девчата заигрывали с ним, а тут вдруг легко включился в крайне двусмысленную игру слов.

Свисток локомотива напомнил ему, что через час с дневным поездом приедут Мария с Парашкевом и с ними чужой, незнакомый ребеночек, который станет звать его дядей… Он представил себе, как возьмет его на руки, поднимет высоко над головой. Малыш будет смотреть удивленно и чуть испуганно на незнакомого дядю. Надо будет с ним поосторожнее. Еще ни разу в жизни не держал он на руках ребятеночка. Да, а подарок! Совсем забыл. С пустыми руками нельзя идти. А что купить? Со Среброй разве посоветоваться? Хорошо бы она сама спросила, о чем он задумался, и она спросила. Он стал рассказывать подробно, даже, показалось ему, излишне подробно и долго о намерении сестры и зятя, о их колебаниях. И вот наконец сегодня они привезут ребеночка, а он подарка не купил и не знает…

— Какие проблемы? Пойдем после работы в магазин и выберем. Не забудь только: магазин в восемь закрывают.

— Не забуду.

Он проводил ее до шоссе. На обратном пути им овладело желание сделать что-то необычайное, чтобы этот день не был похож на другие, чтобы остался в памяти своей радостностью, но тяжелая, темная сила сдавила сердце, и предчувствие счастья сжалось, истончилось. А, собственно, почему? Это из-за тучи. Все живое кругом затаилось, изредка раздавались тяжелые раскаты грома, на поле не было ни души, оно казалось пустым, мертвым. Даже жаворонки, свившие гнездо неподалеку от парников и с утра до ночи распевавшие над ними, и те пропали. Будто по долине только что проползла смерть, умертвив все живое.

Со стороны шоссе загромыхала телега, запряженная парой коней.

— Тпру!

Дядя Иван. Он поручил ему перевезти бочонки, как только звено тети Велики закончит опрыскивание, вот он и едет — единственное живое существо среди безжизненного пространства.

— Не время, пожалуй, а?

— Почему?

Он не хотел признаться себе самому, что страх загнездился и в нем. Но возчик, не обращая внимания на его мальчишескую самоуверенность, показал кнутом на черно-белую тучу, зашептав таинственно:

— Слышишь?

Он ничего не слышал, нет, слышал, но это были тревожные удары его сердца.

— Ну, — снова спросил дядя Иван, — слышишь? «Ву-у-у»… Там бьет град.

Они еще поспорили, град там бьет или дождь сыплет, как вдруг долина наполнилась грозным гулом, будто в нее во всю ширь неба вторглись самолеты. Вслушиваясь в нарастающий гул, он не заметил беловато-мутную стену, разом упавшую на село и помчавшуюся с его холма на поле со скоростью истребителя.