Времена и люди - [15]
Солнце поглядывает с вершины Желтого Мела, наполняет комнату вспышками света, но для Сивриева день уже безвозвратно потерян. В последнюю поездку в Ушаву обнаружил он в двух-трех местах на табачных грядках едва заметные следы заболевания растений. Несколько дней он жил под угрозой этой табачной чумы, однако, поскольку бригадир его не разыскал, как они договаривались, мало-помалу успокоился: у страха, думал, глаза велики. И вот тебе — новость.
Подойдя к председателю, он протягивает ему записку.
— Хочу сейчас же в Ушаву поехать.
— Что-нибудь случилось?
— Да. Табачная рассада.
— Так и знал! — огорченно вздыхает бай Тишо. — Народ не зря говорит: «Когда чересчур хорошо — это не к добру»… А так хорошо шел табачок!
Он откладывает в сторону просмотренную корреспонденцию, встает.
— И я поеду. Бумаги подождут.
Увидев, что они спускаются по мраморной лестнице, Ангел захлопнул капот.
— В Ушаву? — спросил он, встряхивая своей львиной гривой. — Я с вечера дежурил на телефоне. Бригадир бай Костадин, по-моему, свихнулся: «Горит, гори-и-ит!» Что, спрашиваю, горит? Полчаса объяснить не может.
— Это со страху, дорогой мой. Это ведь наш хлеб.
— Не в том дело: совесть у него нечиста, — прервал председателя Сивриев сиплым голосом. — Я его предупредил, но ему, кажется, наплевать.
В минуты ярости губы у Главного сжимаются, а усы обвисают.
— И раньше так бывало, Сивриев. Считай, каждый год душу из нас вынимали. Не вини человека. Нужно людям-то больше верить…
— У меня доверие к истине. К фактам. А все, что к ним не относится, вызывает у меня подозрение. Тогда я даже сам себе не верю.
С широкой просторной дороги джип въезжает в буйную зелень Раеца. Узкое извивающееся шоссе приводит их к поднявшемуся на семьсот метров над рекой плато. На одном пятачке дороги, едва-едва позволяющем разминуться двум машинам, стоит грузовик сельхозпотребкооперации. Бай Тишо подает знак Ангелу, чтобы тот свернул на обочину. Подойдя к незнакомому шоферу, он встает за его спиной и, пока тот копается в моторе, расспрашивает: «Там посмотрел? А там? Или, может, вот тут?» На все подсказки парень отвечает одно и то же: «Не там. И не там».
Спустя некоторое время председатель кивнул Ангелу и, когда тот подошел, наказал ему привезти колхозного механика.
— А вы с Главным? — спросил Ангел.
— Подождем. Вон как здесь расчудесно — зелень, чистый воздух… Не оставлять же человека в беде. Притом и женщина в машине…
Ушавец выразил сомнение, захочет ли приехать механик Спас, поскольку грузовик принадлежит сельхозпотребкооперации.
— Захочет, захочет. Если скажете, что я распорядился…
Ангел всунулся в открытую дверь.
— Слышали, товарищ агроном?
— Нет уж, ты сначала отвези меня туда, куда мы ехали, а потом делай что хочешь.
Парень кивнул.
Первая, вторая! Вторая, первая скорость! Джип ползет по склону с воем, характерным для низких скоростей у этих автомобилей. На одном повороте Сивриев заметил метрах в трехстах ниже машину сельхозпотребкооперации. Брезентовый ее верх мелькнул на долю секунды и исчез в зелени полевых участков, набегающих друг на друга, словно квадратики черепицы.
Канцелярия открыта, но там никого нет.
Сивриев глядит на противоположный склон, где зеленеют табачные грядки, и подает шоферу знак — дескать, поехали.
— А те, внизу?
— Подождут. Воздух чистый, зелено кругом… А ну скажи, эта, которая в кабине, она шоферу кем приходится?
— Жена брата. Столько лет у нее детей не было, и вот наконец… Да какие-то женские сложности, вот и надо было показать ее врачу.
Трое во главе с бай Костадином бегут навстречу, испуганные и смущенные. Сивриев шагает через грядки, а они стоят и ждут на краю, будто наказанные школьники. Когда он снова выходит на дорогу, бригадиры все еще стоят неподвижно. Он забирает бай Костадина с собой и подталкивает его к газику.
— Едем. У нас в канцелярии дело.
Через полчаса (уже после того, как удалось поговорить с округом и дать распоряжения в Югне и Хилядново) главный агроном, положив трубку на облупленную телефонную вилку, закуривает.
— Ты будешь?
— Я-то? Как прикажете, товарищ агроном.
— Блокнот с тобой?
— Разрешите прикурить?
— Теперь записывай…
На следующее утро Сивриев отвозит Филиппа на поля Нижнего Хиляднова, наказывает ему, чтобы не отлучался от парников с рассадой, а сам возвращается в Ушаву. В течение пяти дней один лишь раз спускается он в долину, и не в Югне, а опять в Хилядново. С раннего утра до позднего вечера — напряженный, злой, готовый отругать каждого, кто преградит ему путь или сделает что-нибудь не так, как нужно. Присутствие бригадиров раздражает его, но чуть только он узнает, что все они куда-то уехали, посылает за ними нарочных. Словно весь мир для него крив и неправеден. Поселился он у бай Костадина. Но и ночью в ушах у него свищут распрыскиватели оросителей и мерещатся голубые фонтаны. Иначе как же он мог не услышать и оглушительного грохота реки, и нескончаемых ночных концертов в Соловьиной роще?..
Этот день — день, когда он возбужденно воскликнул: «Я и не знал, какие у тебя здесь певцы, Костадин!» — начался на заре. Никому ничего не говоря, отправился Сивриев пешком на поле. Еще накануне вечером он приметил, что заболевшие листья рассады сворачиваются, меняют цвет, зеленоватый становится желто-зеленым, а верхушки стеблей выпрямляются. В таких случаях крестьяне говорят: «Рассада развеселилась!» Точнее и вернее сказать невозможно… Окунувшись в пощипывающую утреннюю прохладу, Сивриев шел от участка к участку, бессознательно ускоряя шаги. Эти на глазах выпрямляющиеся растеньица задели его сердце, оно билось как-то неравномерно, с перебоями — он и сам не ожидал от себя такой чувствительности.
Олег Васильевич Мальцев — мурманчанин. Работал на Шпицбергене, ходил на ледоколах в Арктику. Сейчас работает в Мурманском высшем инженерном морском училище. Первая его книга — «Движение к сердцу» вышла в нашем издательстве в 1977 году.
В книге собраны рассказы русских писателей о Семнадцатом годе – не календарной дате, а великом историческом событии, значение которого до конца не осмыслено и спустя столетие. Что это было – Великая Катастрофа, Великая Победа? Или ничего еще не кончилось, а у революции действительно нет конца, как пели в советской песне? Известные писатели и авторы, находящиеся в начале своего творческого пути, рисуют собственный Октябрь – неожиданный, непохожий на других, но всегда яркий и интересный.
«Книга эта — не мемуары. Скорее, она — опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, — ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город… В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю — довольно самонадеянно — своими друзьями. Это — Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они — наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить.
Пикей, бедный художник, родился в семье неприкасаемых в маленькой деревне на востоке Индии. С самого детства он знал, что его ждет необычная судьба, голос оракула навсегда врезался в его память: «Ты женишься на девушке не из нашей деревни и даже не из нашей страны; она будет музыкантом, у нее будут собственные джунгли, рождена она под знаком Быка». Это удивительная история о том, как молодой индийский художник, вооруженный лишь горсткой кисточек и верой в пророчество, сел на подержанный велосипед и пересек всю Азию и Европу, чтобы найти женщину, которую любит.
«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.