Времена года - [39]

– Поль. К числу ваших достоинств относится ваш голос, ваше лицо и ваша любовь к словам... Я больше всего ценю последнее.

Поль сгибается в низком поклоне.

– Похвала, – бросает он. – Какая это малость, и как она, как она... ну, скажем... вдохновляет!

Теперь я ловлю каждое его слово. Игра продолжается, на кон поставлено будущее Поля.

– А вы, Поль, – спрашиваю я без тени заинтересованности, – что вы цените в женщине?

Я понимаю, это крупная ставка, чем, кстати, я буду расплачиваться? Собой?

Поль некоторое время раздумывает, не глядя на меня.

– Я ценю в женщине цвет глаз.

...Когда наступает время сказать «простите», я в очередной раз не знаю, как подсластить пилюлю.

Поль выливает из бутылки остатки вермута и поднимает бокал.

– Дорогая, – шепчет он, – за вас!

– Поль, – говорю я, стоя в темноте у двери, где мы прощаемся, – доставьте мне маленькое удовольствие.

– Что я могу сделать для вас, мадам?

– Прежде чем лечь спать, подумайте обо мне... пожалуйста!

– Дорогая, – шепчет он, обнимая меня за плечи, – это стало для меня... ну, скажем... необходимостью.

На следующий день, после занятий с малышами, здесь, в классе, при ярком, трезвом дневном свете весь этот разговор кажется мне выдумкой взбалмошной женщины. Передо мной стоит молодой мужчина, он недоволен своей работой и хочет, чтобы его немного приласкали. Это просто еще один малыш, который громко плачет, потому что кто-то наступил ему на больную ногу, взял и наступил. Но у меня не хватает духу отправить его в бар. Сегодня мне не удастся выпить чаю в обществе директора, и бесценная работа так и будет ждать меня дома.

– Я отказался от мысли заняться страховым делом, – надменно заявляет Поль. – Пусть обходятся без меня.

– Почему? – Я с грустью запираю пианино.

– Организованный грабеж.

На двери кладовки появляется портьера – это я, а Поль устраивается поудобнее на моем низком стуле, где я утешаю страждущих и плачущих и предаюсь размышлениям.

– Я хочу пройти заочно курс английского языка и начать писать.

– Но...

– Я хочу сказать что-то всему миру.

– Писать очень трудно.

Если я останусь с ним, он не пойдет в бар.

– Я умею говорить. Не понимаю, почему я не сумею писать.

– Оттого, что вы умеете говорить, вам будет только труднее. Все, что вы передаете мимикой, жестами и интонацией, должно каким-то образом отразиться в построении ваших фраз. Написанное предложение несет гораздо большую нагрузку, чем произнесенное.

Поль понимает и, по-моему, испытывает чувство облегчения: мои слова избавляют его от необходимости взяться за работу и начать писать.

– Но так или иначе, – продолжаю я, – решение изучать язык приняли вы, а не я.

– Да, я, а не вы.

В эти дни мы совсем перестали смеяться.

– Попробуйте вести дневник, специально для меня.

– Чудесно!

Искренняя радость.

– Записывайте свои мысли, когда у вас появляется желание, и приносите мне.

– Непременно!

Передо мной человек, который хочет сказать что-то всему миру. Он корчится от мук, не зная, как воплотить свою мечту. Почему я не догадалась об этом раньше, почему я не вижу, что делается у меня под носом, под самым носом?..

В задумчивости я поворачиваюсь спиной к Полю, чтобы спрятать свой довоенный мел, и вдруг – катастрофа! – Поль здесь, в кладовке, рядом со мной.

– Как вы думаете, это правда, что в каждом мужчине сидит зверь?

– Что вам тут нужно?

– Это освещение более снисходительно к вам.

– Если вы не в состоянии разглядеть здесь мои морщины, нам лучше выйти.

– О, как вы хороши, когда сердитесь!

– Поберегите сострадание для ваших сверстниц.

– Вы просто восхитительны!

– Постарайтесь быть внимательней!

– Я стараюсь: я вижу ваши морщины. Они мне нравятся. Особенно эти тонкие морщинки вокруг глаз...

– Убирайтесь отсюда немедленно!

– Вы неотразимы, когда сердитесь, – шепчет Поль. – С морщинками пли без морщинок – безразлично! Я знаю, чем вы меня пленили... яростью. Вашими халатиками... высокой прической... духами...

– Не смейте прикасаться ко мне!

– Мадам... – шепчет он, – вы прекрасны, вы...

– Не прикасайтесь ко мне! Я огнеопасна!

– Я не отвечаю за свои поступки. Таково заключение психиатрической клиники английских военно-морских сил.

Каскад смеха. Шатаясь, я выбираюсь на свет. Понятно? Простейший способ не зачинать сыновей.

Несовместимость поколений.

– Для чего, – спрашивает Поль через некоторое время, когда мы под дождем приближаемся к пальмам, – для чего вам нужны мои записи?

– Я заметила, что вы очень нервный человек, я хочу понять почему.

Ему станет легче, только если он расскажет всю правду.

– Я действительно очень нервный, – с гордостью подтверждает Поль.

Мне хочется расхохотаться ему в лицо, но запасы смеха иссякли. Так или иначе, сегодня он не был в баре и не пил. Он даже прочел несколько строчек Троллопа. К тому же после директорского нагоняя он каждый вечер добросовестно уходит от меня до девяти, когда я еще в состоянии разглядеть свою постель, поэтому мне все-таки удается сберечь ранние утренние часы для работы в Селахе и для драгоценного, ни с чем не сравнимого, абсолютно необходимого для меня единения с истиной, которое я ощущаю всякий раз при виде восходящего солнца, так что теперь у меня не бывает «мигреней» и я не нарушаю распорядок жизни школы. Честное слово, я просто не знаю, чего еще можно ждать от директорского нагоняя.