Времена цвергов - [2]

– Сомневаюсь. Это значило бы, что в тебе и во мне есть доля людской крови. А это вряд ли. Я даже не представляю, как это возможно. Мы и женщины… нет, даже представить не могу, как альв это делает с женщиной. А ты?

Энниберд вздохнул – он был еще молод и ни одной белой альве не предлагал своей близости.

– Мы слишком разные. Наши кости – из разного вещества. Я знаю, что ты сейчас скажешь, – Верриберд усмехнулся. – Людских племен много, и в давние времена люди и родственные им племена кочевали. Это теперь они стараются осесть на земле, построить дома и завести огороды. Раньше все было как-то разумнее – если начинаются холодные зимы, племя уходит на юг, если на юге засуха – уходит на восток или на север. Теперешние люди ради того, чтобы не бросать свои дома, воспитали в себе терпение. Я допускаю, что по причуде природы…

– Природы? – спросил Энниберд.

– Что-то же нас создало – и альвов, и людей, и бегунов, и животных… Я думаю, это можно называть природой, пока мы не знаем правды. Так вот, могли появиться женщины, способные иметь детей от альвов… Может, не совсем женщины, какие-то похожие на них существа.

– И альвы вступали в союз с таким существом?

– Да. Допускаю… Может быть, то племя, откуда предки могли брать себе подруг, давным-давно ушло далеко на запад. А мы будем смотреть кровь племени, которое пришло потом и сейчас живет в Артейских горах, и ничего там не обнаружим. Ага, туесок полон!

Просверлив металлическим прутиком, выменянным у темных альвов, толстую кору своего дерева и приладив маленький желобок, Верриберд добывал земные соки; пропущенные сквозь корни и ствол, обогащенные их живой силой, соки могли на несколько дней заменить белому альву пищу.

Темные альвы нуждались в ином – в плотных тяжелых лепешках, в мясе, свежем и вяленом, в копченом сале, в рыбе, в жирном сыре, в густых кашах, куда они кидали все, что подворачивалось под руку. Они выменивали у людей такую пищу, которую можно брать с собой, уходя на много дней в нижние пещеры. Молоко и сливки тоже брали, но мало – только для своих малышей.

И все же белые и темные были в родстве – это замечали даже люди, переселенцы с севера, бежавшие на юг от наступающих ледников. Острые подбородки, особый разрез глаз, отсутствие переносицы – сходство сразу было заметно. Люди смеялись – если натереть сажей белого альва, получится темный, если отмыть темного – получится белый. Смеялись, но и побаивались тех, кто живет в пещерах, и тех, кто живет в лесах.

Люди их не понимали.

Люди ставили на холмах дома, окружали их частоколами – от диких зверей и от вражеских набегов. Потом стали возводить каменные стены, обжигать кирпичи, строить дома и замки. Белые альвы зверей не боялись из Артейских, Клаштейнских, Земмельдинских и Гонштейнских гор, они умели делать так, что звери их не видели. А в пещеру к темным альвам ни один зверь не рискнул бы сунуться.

Они растили искусных кузнецов, которые делали отменное оружие – ножи всех видов, короткие мечи, наконечники для стрел и рогатин, бляхи для деревянных щитов, обтянутых толстой кожей. Каждый темный альв умел управляться с этим оружием, и во времена, когда людские племена беспрепятственно разгуливали по земле, темные альвы не пускали их в свои пещеры. Когда люди осели на земле, стычки прекратились, началась разумная торговля.

Потом люди стали ставить крепости в устьях рек, куда могли бы приплыть с товарами купцы. Крепости обрастали поселениями, где жили ремесленники. Но темные альвы отказались уходить из Артейских, Клаштейнских, Земмельдинских и Гонштейнских гор, из обжитых пещер, откуда вниз вели узкие ходы и шахты, удобные для подъема руды. Поэтому горожане, собираясь в небольшие караваны, ездили к ним за товаром и везли для мены свой товар. Товар – брали, особенно уважали скованные темными альвами гвозди, ножи и всякий приклад для строительства, но понять кузнецов даже не пытались.

Испив земного сока, Энниберд встал и закинул за спину плетенный из лыка короб. Он поставил свой шалаш на озерном берегу и приносил другим белым альвам целебные корневища аира, молодые побеги тростника и раковины-перловицы, заменявшие небольшие ножи, от них же забирал лесные травы и сушеные грибы с ягодами.

Кое-кому из старых альвов он приносил корневища, не требуя ничего взамен. Так повелось издавна.

Достигнув почтенного возраста в сотню и более лет, одни белые альвы тихо угасали, таяли под ровным потоком солнечных лучей, сливались с землей, но другие, а их было немного, словно бы переходили усилием воли в иную жизнь, где все строилось по иным законам. Они получали обычной пищи втрое меньше, чем полагалось бы, но воспитывали в себе способность превращать в жизненную силу солнечный и лунный свет. Кто этому научил первого белого альва – они не знали, зато знали, что в высохшем теле просыпалась неожиданная сила и с ней приходилось обращаться очень бережно, даже трепетно, чтобы не наделать беды.

Энниберд шел хорошо знакомой тропой. Из людей мало кто догадался бы, что это тропа, но белые альвы умели видеть тайную жизнь растений, и засохший корешок говорил им больше, чем следопыту из людей – глубокая колея от колеса тачки.