Врата Вайптауна - [65]
Мэй снова скрутило. Она упала на колени и закричала от боли. Живот разрывало изнутри. В нем что-то ворочалось. Мэй обхватила его руками и ощутила болезненные движения под ладонями. Нечто большое и колючее рвалось наружу.
Дитя Гнилого Короля.
Мэй стонала. Из-за разрывающей боли, затмевающей всё вокруг, она не заметила, как возле неё собралась толпа. Чья-то рука легла ей на плечо. Она оглянулась и увидела красное лицо с двумя парами глаз. Когда-то, бывшее человеческим, оно безэмоционально глядело на её страдания. Мэй оглянулась и увидела несколько десятков таких же. Они окружили её, и молча смотрели на расплывающуюся из-под неё лужу прозрачной жидкости.
Глава 21
ЗАРАЗА
1 июля 2019 года.
Вайптаун, штат Нью-Мехико.
Спазм внизу живота достиг такой силы, что у Мэй начали лопаться сосуды в глазах. Она истошно вопила, вцепившись в колени. Голая, посреди улицы, вся в синяках и… рожающая. Будь это в далекой, нормальной жизни, её бы уже давно забрали в больницу. Если не в пансионат преподобного Миллза.
Толчок. Ещё один. Оно толкается и просится наружу. Через несколько мгновений показывается голова. И вот тут Мэй начинает кричать уже не только от боли. Длинная, белая, с потеками крови, на свет является голова. Змеиная. С красными мутными глазами, усеянная шипами и наростами, она жадно раскрывает ноздри и пробует своим раздвоенным языком воздух нового для неё мира. И толщиной эта голова с крепкую мужскую руку.
Мэй больно. Шипы и жесткая чешуя рвут детородную щель. И объемное, мускулистое тело дюйм за дюймом медленно выходит из неё. Небольшие груди Мэй набухают. Корка крови на разорванном соске трескается и сочиться кровью. Груди болят. Из сосков начинает течь молоко. Оно горькое и кислое. Перегоревшее, и пахнет плесневелым сыром. Отвратительное, под стать ребенку, которого она выносила, и которого кормила сырым мясом. Молоко густыми комками падает на живот, который начинает медленно опадать и терять форму, помимо того, как освобождается от ребенка.
(Вот чего ты достойна, Мэй Мур!)
Змея выходит из неё полностью. В наступившей тишине громко шуршат лишенные цвета чешуйки. Она поднимает голову над землей почти на фут, и смотрит в глаза своей матери. В глазах с вертикальными черными щелями — только голод.
Мэй ничего не чувствовала. Ни облегчения, ни инстинктов, ни радости материнства. Последнее больше к счастью. Лишь только проснулась бесконечная пустота внутри. Боль из живота переместилась ниже. Из изуродованного чрева капала кровь. Она не хотела даже смотреть на то, что родила. Мэй отвернулась и попыталась встать, но ноги подкосились, и она снова упала задом на асфальт.
Никто из окружающих уродцев-марионеток не помог ей. Не подал руку, не удержал от падения. Все как один, они завороженно следили за новорожденной тварью. Дитя Гнилого Короля ещё секунду глядело на свою матерь, а потом медленно, оставляя за собой потеки из крови и слизи, уползло в ночь. Толпа последовала за ним.
Мэй осталась одна.
На глаза навернулись слёзы, и она заплакала. Всё чужеродное, все внушенные инстинкты пропали. Осталась только оставленная всеми, изуродованная женщина. Мэй прижала руками кровоточащий пах и скрутилась в позе зародыша.
И кричала.
— За что?! Долбанные уроды, за что вы так со мной?
По лицу текли горячие слёзы, а в горле стоял неприятный горький ком. Если бы в желудке что-то осталось, то её бы снова стошнило. Вместо этого по телу прокатился спазм, сопровождающийся мощными толчками в горле. И ещё один. Только снова «пусто».
Закрыть глаза. Закрыть крепко-крепко. И умереть. Вот так. Изуродованной, голой и брошенной всеми. Так же можно? Только без боли. Хватит с неё. Она уже достаточно выстрадала своё. Вот сейчас на неё накатит приятная сонная истома, и всё.
Это ведь достойный конец для Гнилой Королевы? За все её грехи. За все действия и бездействия в её никчемном и глупом существовании.
Только вот старая сука с косой, похоже уготовила другую участь для Мэй. Та продолжала плакать, скорчившись на грязном, окровавленном асфальте.
Она не знала, сколько вот так пролежала. Время давно остановилось. Разум цеплялся за остатки здравых мыслей, но Мэй только и могла, что жалеть себя. Настолько паршиво последний раз было, когда её бывший бойфренд уехал в неизвестном направлении, наткнувшись в ванной комнате на положительный тест на беременность.
То, что должно было стать радостным сюрпризом, обернулось затяжной депрессией.
Он ничего ей не сказал, просто молча собрал свои вещи, пока она была на работе, и свалил. Перекати-поле: из вещей лишь гитара да пара футболок. Сальные патлы и козлиная борода.
Кусок дерьма!
Оставил ей записку с единственным словом «пока» и неоплаченные счета за аренду дома. Следующий день она ревела в кровати. И пила. Потом вернулась к матери. К суровой сухой женщине, вогнавшей её своими пуританскими моралями в бездну отчаяния. И так продолжалось почти год. Год слёз, истерик и пьяных попыток самостоятельного аборта. И только когда родилась Жесс, Мэй протрезвела. Гормональное счастье на какое-то время выбило из неё тягу к алкоголизму, позволив быть почти счастливой.
