Врата тьмы - [51]

«Он манипулирует Светом в людях. Не Тьмой, а Светом!»

Сила Эвана от гнева запылала вокруг него, и трое прохожих, в которых Адепт Тьмы уже пробудил желание Света, пали на колени с блаженными лицами. Эван ощутил желание откликнуться на этот порыв, почувствовал, как рвется проявиться его сила. Он знал, что каждый видит Свет по-своему. Вывести хотя бы этих троих полностью к Свету — вот самый сильный и, возможно, величайший соблазн, одолевавший его род в этом мире.

Потому что Свет может сдвинуть весы так же легко, как и Тьма.

Любой же сдвиг весов ослабляет барьеры и всегда на руку Тьме.

Эван смирил свою силу и постарался исправить нанесенный вред. Свет оказался слишком сильным, чтобы полностью стереть память о нем, но он хотя бы постарался уменьшить его эффект. После этого ему пришлось отступить в безопасность квартиры Ребекки и хорошенько подумать, что же предпринять теперь.

Роланд высвобождал арфу, в животе у него рычало от голода, и рот наполнился слюной.

— Очень тебе понравилось интимное знакомство с этим кустом, — буркнул он, стараясь освободить струны от месива из сучков и листьев. Пальцы стали какими-то неуклюжими — может быть, потому, что мысли были заняты только запахом жареного мяса. За спиной у него маячили контуры домика на полянке, еле видимой между деревьями, — домика, в котором он мог бы уже быть, если бы арфа, застрявшая в кустах, не сбила его с ног.

Аккуратно разматывая порванную струну, завившуюся вокруг сучковатой ветки, Роланд нахмурился. Да, он летел вперед куда как быстро, но все же, как ему казалось, закрепил струну достаточно надежно — она не должна была отцепиться. В животе снова заворчало. Уже двенадцать часов как он ничего не ел.

— Ну вот. — Он наконец освободил инструмент — и закинул ленту на плечо. — Теперь, если ты не возражаешь, я пойду посмотрю, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться.

Подняв с земли Терпеливую, он направился к полянке.

— Может быть, заработаю пением на ужин. Или завтрак. На что-нибудь…

Арфа тихо пропела. Терпеливая ответила. Роланд вздохнул.

— Хорошо, я буду осторожен. В конце концов, — он протянул руку назад и погладил гнутое дерево, — не думаю, что тебе это понравилось больше, чем кусту. Но ты, — он мягко встряхнул Терпеливую, — ты-то в футляре! На что же тебе жаловаться?

Сквозь винил и войлок донесся отчетливый звук — «соль».

— Женщины. — Роланд поднял глаза к небу. Его совсем не удивило, что гитара звучит без его участия: он всегда считал ее самостоятельной личностью, и сегодня это просто проявилось со всей очевидностью.

«К тому же, — подумал он, — если утром тебя чуть не сожрали великаны, днем тебя мало что сможет сильно удивить».

Он остановился на краю поляны и в изумлении всмотрелся.

Разве что это.

Стены маленького домика были сложены из пряников и сцементированы твердой сахарной глазурью. Закругленные края крыши состояли из печенья — по виду шоколадных чипсов, — а оконные и дверные рамы были сделаны из орехового торта. Во дворе виднелось несколько сараев — Роланд решил, что для живности, потому что они были деревянными. В стороне дымила небольшая кирпичная печь, от нее-то и исходил тот восхитительный запах, на который шел Роланд.

Вобрав в предвкушении полные ноздри этого аромата, Роланд занес было ногу — шагнуть на поляну и опустил ее обратно. Какое-то ускользающее воспоминание пыталось достучаться до него. Все это было на удивление знакомо.

Дверь домика открылась, и Роланд застыл, увидев низенькую седую старуху. Она несла большую деревянную лопату, и было ясно, что старуха направляется вынуть из печи то, что там жарилось. Такие лопаты Роланд до сих пор видел только в пиццериях, но ведь и кирпичную печь во дворе пряничного домика он тоже пока не встречал на каждом шагу, так что принял это спокойно. Лучше сейчас не трогать старушку, а то она может обжечься. Пусть отойдет подальше от огня, а тогда поглядим, не удастся ли раздобыть завтрак.

Обернув руку белоснежным передником, старуха открыла дверцу, и запах хлынул такой, что Роланд еле успел проглотить слюнки.

«Сейчас посмотрим, что она оттуда вытащит… О Господи, я готов съесть даже…»

…Ребенка.

На лопате в позе эмбриона свернулся мальчик лет семи. Жар оставил от его волос только обгоревшие пеньки. Кожа — там, где не пузырился вытекший из трещин жир, — была отлично пропечена до золотисто-коричневого цвета.

Желудок Роланда вывернулся наизнанку, мир завертелся, и последней мыслью перед отчаянным бегством прочь было:

«Ведь в сказке не сказано, что она их сперва раздевала!»

Астральная форма Эвана вздохнула бы, расходясь все расширяющимися кругами вокруг «Итон-центра», будь она на это способна. Без тела Эван не мог действовать, но следы силы заметил легко — Адепт Тьмы даже не пытался их скрыть — и теперь знал, что случилось с Роландом, хотя и не знал точно, где музыкант теперь. Со временем он мог бы его найти, но именно времени у Эвана и не было — если он хотел остановить Тьму в Иванову ночь.

Положив на одну чашу жизнь Роланда, а на другую — всех остальных обитателей этого мира, Эван смог принять лишь одно-единственное решение: Тьму надо остановить. Если это ему не удастся, то участь Роланда будет не хуже участи его народа. Если удастся, и Роланд будет еще жив, Эван найдет его. Оставалось только надеяться, что Роланд будет хотеть жить.