Врата скорби. Дикий Восток - [63]
Как и у всякого еврея — у этого с собой было столько вещей, что казалось — будто он собирается совершить исход, и прямо сейчас. Какие-то свертки, чемоданы, некоторые даже и без ручек и непонятно, как этот господин собирается со всем с этим управляться, и почему он не обратился к услугам багажного вагона. Но у еврея лучше ничего не спрашивать — потому что на твое слово, он скажет десять, а разговаривать и спорить в такой жаре — для князя было тягостно…
Еврей — с несчастным видом долго уминал все свое барахло под багажную полку, а потом — повернулся к князю.
— Сударь. Можно обратиться к вам с просьбой, как к честному русскому человеку?
— Отчего же нельзя?
— Сударь. Если у вас нет так много вещей, не соблаговолите ли вы сдать мне во временную аренду вашу багажную полку? Конечно, если вас это чем-то стеснит…
Князь молча встал с полки
— Вот и благодарствую. А то поездные воры… распоясались совсем…
По вагону — прошел проводник, стукая рукояткой флажка в дверь каждого купе, чтобы провожающие поторопились…
— Ну вот, и слава Аллаху… — еврей с облегчением утвердился на полке, достал из сумки, которую оставил на виду курицу и с торжественным видом водрузил на стол — угощайтесь, сударь, не побрезгуйте…
Князь вспомнил, что одно из прозвищ евреев — куроеды. Несмотря на то, что черту оседлости отменили больше тридцати лет назад — евреев недолюбливали…
— Ваша фамилия не Куроедов случайно?
— О, нет! — обрадовался еврей, как будто не заметив тонкой издевки — Михаил Михайлович Натарзон, честный одесский старьевщик, изволите видеть…
* * *
Князь Шаховской, как и положено русскому дворянину — евреев недолюбливал. Однако же, путь был неблизким, общества в ресторане искать как то не хотелось… и получилось так, что уже к вечеру они сидели за нормальным, не откидным столиком международного вагона, уминали остатки курицы и еще что-то, между ними стояла бутылка Гольдвассера и они говорили за жизнь. Весьма и весьма конкретно говорили за жизнь…
— Володя… — честный одесский старьевщик воздел к обитому сафьяном потолку палец — Володя, ты не прав. Здесь, и только здесь, на Востоке наше будущее. Россия… а что Россия. Там холодно…
— Ты мне тут сказки не рассказывай, бес пархатый! Ваше племя все время ищет, где лучше! Да ошибается!
— Володя… Мы евреи люди умные, надо ли нас за это ненавидеть? Ты видишь только песок, Володя, песок да горы — а я вижу людей. Сколько людей, мама дорогая. И всем покушать — надо, одеться — надо, обуться — надо. У них ни у кого этого, то нет, не говоря об авто. Вот на что смотреть надо, а не на песок.
— Это убийцы. Бандиты. Фанатики. Они не создали ничего нового за несколько сотен лет. Как только вы построите лавку — они будут ждать момента ее ограбить, вот и все, что будет. Они дикари — капитан Шаховской тоже поднял палец — ди-ка-ри.
— Ай, Володя, зачем ты думаешь о евреях плохо. А вы на что? Армия?
— Вот вы вечно у нас на шее ехали…
— Ай, Володя, Володя… Победить в войне — нужна армия. А чтобы победить в мирное время — нужны, извольте поверить милостивый государь, евреи. Зачем нам в первых рядах, нам и в обозе хорошо. Но вот сейчас. Ну, скажи, Володя, ну кто будет убивать, если все будут сыты. Обуты. Одеты. Кто же будет рисковать нажитым. Они ведь воюют, потому что голы и босы, Володенька. Им терять нечего кроме цепей своих.
— Троцкого слова?
Еврей махнул рукой
— Бланка[88]. Тоже плохой человек, Володенька. И умный. Как и все евреи…
* * *
Ночью — с грохотом и лязгом вагоны закатили на черноморский паром. Назначение — «апельсинный» порт Одесса[89].
В Одессе — один из вокзалов располагался в морском порту, вагоны — стояли прям что у кромки воды, и грузовые и пассажирские — уже тогда вокзалов у Одессы было целых три. В одесском порту — князь Шаховской по военной брони взял билет на Санкт-Петербургский скорый. Еврея — конечно же, встречала в Одессе целая семья, они попрощались. И попрощавшись — капитан не заметил совершенно трезвого и острого как нож взгляда в спину, которым наградил его одесский еврей, старьевщик Михаил Михайлович Натарзон.
По военной брони — СВ не было. Остались только купе. Правда «свое» — за новым назначением с ним в одном купе ехали флагман-минер флота и двое братух — пилотов с только что спущенного на воду большого гидрокрейсера «Николай II». Все ехали за новым назначениями: флаг-минер на Балтику, в Кронштадт, один из пилотов — военным агентом в САСШ, другой — на переобучение. Один из авиаторов оказался потомственным дворянином, из рода Орловых, у него оказалась бутылка настоящего дворянского полугара, хлебного вина, более мягкого и вкусного чем банальная водка, из собственной винокурни[90]. Пилось лучше, чем настоянный на золоте картофельный гольдвассер.
Бутылка на четверых — кончилась, конечно же, быстро. Тем более что флаг — минер — мужик серьезный, за сорок и руки такие что лом — играючи. Коньяк нашелся — но, по общему мнению, он пах клопами и был недостаточно высокого качества, так что веселая компания — двинула в вагон — ресторан. В поисках высококачественного коньяка и доступной мужской беседы. Благо деньги были — у кого прогонные, у кого отпускные. Да и вообще — хорошо тогда профессиональные военные жили. Хорошо…
