Врата скорби. Дикий Восток - [24]

Хорунжий толкнул Бабицкого в плечо, проорал ему на ухо

— Где мы?!

— Прошли Лахедж!

Хорунжий хлопнул казака по спине в знак того что понял — пыль была такая, что не наговоришься — потом не откашляешься. Лахедж — это последний пункт на трассе, где есть блок-пост, совместный, казаков и йеменской королевской гвардии, настоящая трехэтажная крепость у дороги, где были даже трехдюймовые пушки. Дальше, почти пятьдесят километров — темная территория, где не берет ни одна рация, и где невозможно поставить блокпост, даже усиленный танками — будут долбать, пока не раздолбают. Черная территория — и что там происходило — ведал только Аллах. Если им повезет сегодня — они проскочат. Если же нет…

Не повезло…

* * *

Словно шепнул кто на ухо, что будет — но было уже поздно. Все что успел сделать хорунжий — это вцепиться в борт бронемашины, крепко вцепиться и — земля на обочине, как раз напротив головной машины конвоя вздыбилась темным столбом разрыва.

Бронемашина пошатнулась, но выстояла — а через долю секунды стремительно расширяющееся бурое облако из раскаленного воздуха, мелких камней и осколков накрыло их…

* * *

При нападении главное — первые десять секунд. Если выжил в эти десять секунд, когда у противника неоспоримое преимущество — тогда, наверное, будешь жить и дальше.

Когда впереди долбанул разрыв фугаса — казаки знали, что им делать, это было не первый раз, и уж точно не последний. Два ДШК развернулись сразу, открыли огонь по обозначившимся вспышками целям. Бешено вращая маховики наводки, расчет разворачивал в сторону цели, защищенную самодельной броней зенитную установку. Те, кого не оглушило взрывом, поливал длинными очередями склон, не удивляясь тому, что по броне не бьют пули — просто некогда было удивляться.

И прозевали цели. Настоящие, те, ради которых все и затевалось.

В противостоянии пушка — танк с тех пор, как на фронте появились первые бронированные чудовища, пока что выигрывал танк. Сейчас калибр основной противотанковой пушки составлял восемьдесят восемь миллиметров у германцев, девяносто у британцев и итальянцев, сто семь у русских. Все это были орудия, переделанные из тяжелых зениток, и если еще в тридцатые пехота катала противотанковые пушки на лошади, а в критической ситуации и на себе — то сейчас для транспортировки требовался тяжелый, желательно дизельный тягач, а сам комплекс тягач-пушка по стоимости опасно приблизился к танку.

Ответом на доминирование танка и требование как то защитить от него пехоту стали первые противотанковые гранатометы. Первыми их изобрели в САСШ и почти сразу скопировали во всех основных мировых державах. В Германии это был Панцершрек, в России РПГ-1, довольно самобытная конструкция, в которой были скопированы только технические решения по головной части ракеты, а все остальное было своим. Британцы обходились странной конструкцией, что-то типа двухдюймового миномета-бомбарды, стреляющего кумулятивными зарядами, как и все британское оружие это было замысловатым и с низкими характеристиками. Но так получилось, что британцы первыми в мире додумались до управляемого противотанкового снаряда — четыре такие установки как раз и были установлены на правом, противоположном …

* * *

Хорунжий с трудом поднялся — в голове словно пели миллионы цикад, двоилось в глазах. Сильно, до омерзения сильно пахло гарью, порохом и кровью, вывернутыми человеческими внутренностями. Запах боя…

— Цели слева! Слева, твою мать!

Одного взгляда хватило, что бы понять — не жилец. Казак, дежуривший у счетверенного пулемета был мертв, он находился выше всех их в момент взрыва и ударная волна не пощадила его — не спас даже большой, самодельный щит. Он нелепо свисал с сидения, что-то мерно капало вниз, на пол и пулемет молчал — а по кузову градом стучали пули.

А вот водитель был жив — именно он и кричал. Приоткрыв дверь, он лупил в сторону склона из пистолета-пулемета с барабанным, емким магазином, хрипло крича и матерясь во весь голос. Он не знал, жив ли кто в кузове, возможно, он остался в живых один, защищенный броней — но он дрался до конца, намереваясь продать свою жизнь подороже. И ему, хорунжему войска Донского не дело отлеживаться…

Хорунжий, подползя на коленях к установке, толкнул мертвого казака, удивляясь, какой он тяжелый — но он не поддался.

— Твою мать!!!

Он крикнул больше для того, чтобы убедиться, что у него есть голос и он может кричать. Еще толчок, хорунжий налег всем телом — и спихнул-таки неподатливое тело с сидения. Бабицкий неподвижно скорчился у левого борта, было непонятно — жив он или нет. Так, стоя на коленях, хорунжий развернул установку — по щиту сразу ударило несколько раз, быстро и сильно, как молотком. Но весь огонь велся слева, со стороны склона — и щит защитил его…

А потом он нажал на спуск — и счетверенный пулемет заговорил, разрезая свинцом пространство…

* * *

— Shit!

Капитан уже считал эту машину, идущую второй в конвое мертвой или почти мертвой — один казак все же стрелял, снайпер никак не мог нащупать его — когда стоявшая в кузове счетверенка вдруг развернулась и…

Он испугался. Впервые в жизни капитан испугался. Он никогда и ничего не боялся с тех пор, как себя помнил — ни когда он верховодил компанией хулиганов в нищем районе доков — они ходили в порт каждый день на охоту. Ни когда перед ним поставили выбор — либо военное училище, либо тюрьма. Ни когда он схватился с двумя ублюдками с четвертого курса — их было двое, и каждый из них был едва ли не вполовину тяжелее его, мелкого и тощего беспризорника с лондонских улиц. Но у него был осколок стекла, он всегда, в любом месте первое что делал — это доставал какое-нибудь оружие, любое, просто для того чтобы выжить или по крайней мере подороже продать свою жизнь. А против него в этот раз были не такие же, как он уличные, против него были аристократы голубых кровей — и он в эту ночь убедился, что их кровь такая же красная, как и кровь других людей. Он не побоялся и набора в SBS — туда набирали как раз таких как он, кто не ценил свою жизнь ни на соверен, а чужую жизнь ценил еще меньше…