Врата рая - [47]

— После этого у меня начались кошмары. У матери начались раньше, но думаю, она пересилила себя… или возможно, научилась загонять глубоко внутрь. Когда они начались у меня, она пришла в мою комнату, села на кровать и держала меня. Но избавиться от них было трудно и она плакала, кричала, держа меня, точно так… как это было раньше.

— С тех пор, как вы понимаете, у меня всегда кошмары. Всегда. Все связанное с сексом… напоминает мне это все. Больше в этом ничего нет. Совсем.

Когда я поднял глаза, то увидел, что Ангелина плачет. Я не мог понять почему.

Она взглянула на Зено и сказала:

— Думаю, сейчас нам нужно оставить эту тему.

Казалось, он даже не слышит ее. Он очнулся, сосредоточившись на какой-то мысли. Затем его глаза сфокусировались на мне снова.

— Ли, — сказал он, — как звали твою мать?

Я не счел это уместным.

— Зовут, — сказал я. — Она живет, и живет неплохо. А зовут ее Эвелин. Все зовут ее Эви.

Ангелина была в не меньшем замешательстве, чем я, но Зено продолжал:

— Она была ниже среднего роста… ровные, тонкие черты… волосы темные, коротко остриженные? Извини, что говорю «была», но именно это я имею в виду. Тогда ей было тридцать по этому описанию?

— Да, — сказал я, все еще заинтересованный как и почему это квалифицируется как кульминация беседы.

— Такой же была женщина, чье тело мы не нашли, — спокойно сказал он. — Думаю, то, что ты видел и то, что ты думал, что видишь были разными вещами. Твой внутренний цензор мог слегка озаботиться. Думаю, что ты решил, что видишь лицо своей матери, перенятое одним из чужаков. И я считаю, что ты с таком усилием пытался сказать в последнем послании, которое не можешь вспомнить, было — "Адам и Ева". Может быть это правдой?

Я все еще не мог вспомнить проклятую вещь. Ничто не возвращалось назад в мой мозг, пока он не среагировал, потому что я внезапно определил, к чему Зено пришел, и понял, что его теория связывает чужаков и убийц в единое целое и означает невозможность колонизировать Наксос.

— Таким образом, после всего, мы стоим перед Вратами Рая, — прошептал я, — но не можем пройти через них.

19

— Неприятность в том, — сказал я, когда мы уже знали точно, что наша теория вызывает, — что вы не хотите верить нам. Кого мы могли бы убедить теми доказательствами, которые в нашем распоряжении?

— Везенкова? — предложила Ангелина.

Мы посмотрели на Зено, который знал Везенкова лучше нас. Он покачал головой. — Везенков паталогоанатом. Горизонты его воображения сдержаны человеческим телом и его болезнями. В любом случае, если бы мы могли привлечь его на нашу сторону, это не помогло бы нам. Он не многим более надежен, чем мы в глазах капитанов Джухача и д'Орсей.

— Симон Нортон опустился с десантной группой? — внезапно спросил я. Он поймет смысл этого… он — единственный, о ком я могу сказать, что он на правильной длине волны.

— Не знаю, — сказала Ангелина. — Я не знаю, что он из себя представляет.

Я только слышала его голос по радио, и не могу ничего сказать определенного.

— Спросите, — сказал я, — есть ли он здесь и передайте, если ему интересно поговорить об основной энигме генетики, Ли Каретта будет рад иметь его в компании.

— Что же является этой основной проблемой? — спросила Ангелина.

— Он знает, — ответил я ей.

Когда она вышла, я откинулся назад.

— Ты встаешь? — спросил Зено.

— Полагаю, — сказал я, — что не смогу подняться и отплясывать без боли, но умственная усиленная работа мне не повредит. Мне бы не хотелось иметь этого возвышения у себя на носу… Оно дает мне малоприятное чувство при дыхании. Во всяком случае, если вы оставите меня одного, чтобы я мог поспать, вероятнее всего у меня будут неприятные грезы.

— Прошу прощения, — сказал он. — О… это все…

Он обычно выражается много лучше. Долгое общение с людьми по-видимому плохо повлияло на его манеры.

— Подобные вещи случаются на Каликосе? — спросил я.

— Где есть разум, — сказал он, — там существует также зло. Где есть сознание, там бывают и кошмары. Где есть сила, там случается и насилие.

— И здесь тоже?

— Я уверен в этом.

— Черт, — выругался я, — думаю, что они могли иметь кошмары.

— Они будут бояться, как и мы боимся, — продолжал он, прочно закрепившись теперь в своей философской колее, — смерть, разложение, обезличивание… формоизменяющиеся люди-лягушки получат от нас уязвимое место и панику в наследство, — размышлял я, отказываясь принять это совершенно серьезно, как намеревался он. — Это стоит знать. Даже если они изобрели новую биологию, они придерживаются такого же старого экзистенциализма. Ради бога, говорю я. Оригинальный грех является большим нивелировщиком.

Он не сказал "тебе следовало бы знать", что показывало его чувствительность к чувствам других, и доказывало, что он был более сдержан, чем большинство человеческих существ. Не сверхчеловек, тем не менее… не как Адам и Ева Наксоса.

Впервые (или так это казалось) после долгого времени, удача склонилась на нашу сторону. Симон Нортон приземлился в челноке, и мое имя… или, может быть, упоминание об основной проблеме… было довольно искушающим, чтобы заставить его прийти.

— Как вы себя чувствуете, доктор Каретта? — спросил он как хорошо воспитанный мальчик, каковым он и был.