Врата рая - [3]

В ответ Люк не произнес ни слова. Он запустил пальцы в волосы и направил на Дрейка спокойный, но в то же время пронизывающий и изучающий взгляд, который тот не мог выносить.

— А, зачем терять попусту слова. — Дрейк вновь обратился к моему рисунку. — Я говорил тебе, что Фарти был серого, а не голубого цвета, — мягко подсказал он.

— Тебе было только пять лет в то время, когда ты там находился, ведь сам же говорил, что почти ничего не помнишь, — быстро встал на мою защиту Люк.

— Нельзя забыть цвет такого большого здания! — воскликнул Дрейк, поджав уголки рта. — Не играет никакой роли, каким молодым ты был в то время или как долго ты там находился.

— Хорошо, ты однажды сказал нам, что там было два открытых бассейна, а затем Логан поправил тебя и сказал, что один открытый, а другой находился в помещении, — продолжал Люк.

Когда речь шла о Фарти, мы с Люком были максимально точны, дорожа мельчайшей деталью, которую нам удавалось узнать.

— Значит, так, Шерлок Холмс? — откликнулся Дрейк. Его глаза сузились, стали холоднее. Он не любил, чтобы его поправляли, особенно если это делал Люк. — Ну, я никогда не говорил, что было два открытых бассейна, я просто сказал, что их было всего два. Ты ведь не слушаешь, когда я тебе объясняю. Меня удивляет, почему ты так хорошо успеваешь в школе, наверное, жульничаешь?

— Дрейк, пожалуйста! — воскликнула я, схватив и слегка сжав его запястье.

— Да, но он не слушает. Конечно, если к нему обращаешься не ты, — добавил он, улыбаясь, довольный, что ему удалось все же задеть Люка. Тот вспыхнул, взгляд голубых глаз метнулся в мою сторону, затем он отвернулся с печальным лицом.

Я посмотрела вдаль. За ближайшим холмом ветер придал облачку форму слезы. Неожиданно я почувствовала, что сейчас расплачусь, и не только из-за ссоры между Дрейком и Люком. Уже не в первый раз меня охватывало меланхолическое настроение. Я обнаружила, что грусть зачастую усиливает мое желание рисовать. Живопись приносила мне облегчение, чувство уравновешенности и покоя. Я создавала мир по своему желанию, мир, который я видела своим внутренним зрением. Я могла сделать его вечно весенним или зимним, ослепительно прекрасным. Я чувствовала себя волшебником, творящим нечто удивительное в уме и затем вдыхающим в свое творение жизнь на чистом холсте. Когда я делала наброски своего последнего изображения Фарти, в моей груди росло ощущение легкости, а мир вокруг меня становился теплее и теплее. У меня возникало чувство, что я как бы сбрасываю с себя какую-то тень. Теперь, когда Дрейк разрушил это настроение, ко мне вернулась печаль.

Я обнаружила, что Дрейк и Люк пристально смотрят на меня, их лица были обеспокоены сумрачным выражением моих глаз. Я поборола в себе желание заплакать и улыбнулась.

— Может быть, все мои рисунки Фартинггейл-Мэнора различны потому, что он сам меняется, — проговорила я наконец почти шепотом.

Глаза Люка расширились, а по его мягким губам проскользнула улыбка. Ему было известно, что значит этот тон в моем голосе. Мы были готовы начать игру в фантазии, позволив нашему воображению свободно витать, не боясь говорить друг другу то, что другие семнадцати- или восемнадцатилетние подростки сочли бы глупым.

Но эта игра представляла собой нечто большее. Во время нее я могла быть его принцессой, а он — моим принцем. И, воображая себя другими людьми, мы могли откровенно рассказать друг другу, что чувствуют наши сердца. Никто из нас не краснел и не отворачивался.

Дрейк покачал головой. Он тоже знал, к чему идет дело.

— О нет, — сказал он. — Не начинайте свою игру. — Он закрыл руками лицо в притворном смущении.

Я не обратила внимания на его слова, отступила в сторону и продолжила:

— Может быть, Фарти меняется, подобно временам года — блеклый и мрачный зимой и ярко-голубой и теплый летом? — Я смотрела при этом вверх, создавая впечатление, что все, о чем я думала, было подсказано мне проблеском неба. Затем перевела взгляд на Люка.

— А может быть, Фарти становится таким, каким ты хочешь, чтобы он стал, — произнес Люк, подхватив брошенную мною нить. — Если я захочу, чтобы он был сделан из сахара и меда, он таким и будет.

— Сахара и меда? — ухмыльнулся Дрейк.

— И если я захочу, чтобы это был волшебный замок с лордами и фрейлинами и чтобы по нему бродил печальный принц, страстно мечтающий о том, чтобы вернулась его принцесса, то так и будет, — откликнулась я.

— Можно я буду принцем? — быстро спросил Люк и поднялся на ноги. — Дожидаться, когда придешь ты?

Наши глаза, казалось, соприкоснулись, а мое сердце начало колотиться, когда юноша подошел еще ближе. Он взял мою руку своими мягкими и теплыми пальцами и встал рядом. Наши лица разделяло всего несколько дюймов.

— Моя принцесса Энни, — прошептал он. Его руки были на моих плечах. Мое сердце отчаянно билось. Он собирался поцеловать меня.

— Не так быстро, Твинкл Тоуз, — внезапно произнес Дрейк, наклонившись вперед и вздернув плечи, так что стал похож на горбуна. Он сложил пальцы наподобие звериных лап и подошел ко мне. — Я Тони Таттертон, — проговорил он низким зловещим шепотом. — И я пришел, чтобы украсть у тебя принцессу, сэр Люк. Я живу в самых мрачных, самых глубоких подземельях замка Фарти, и она пойдет со мной и будет навсегда заключена в моем мире, чтобы стать принцессой тьмы. — Он завершил свою тираду зловещим смехом.