Врата - [113]

— Чудесно, — сказал я и тут же пожалел; такие слова, как «чудесно», вовсе не передают того, что я испытывал. Наша программа уже подсоединилась к программам больницы, конечно. Вильма знала о состоянии Эсси не меньше, чем маленький черный человек, с которым я разговаривал, и, конечно, передала всю медицинскую историю Эсси в банки информации больницы. Вильма предложила сама полететь туда, если я хочу. Я ответил, что врач она, а не я. И тогда она сказала, что у нее в Таксоне соученик по Колумбийскому университету, и она попросит его присмотреть за Эсси.

— Но не ходите к ней сегодня вечером, Робин, — сказала она. — Поговорите по телефону, если хотите — я это предписываю, — но не утомляйте ее. Завтра — я думаю, завтра она будет крепче.

Я позвонил Эсси, и мы поговорили с ней три минуты. Она еще не вполне пришла в себя, но осознавала, что с ней произошло. Потом я лег спать и, уже засыпая, вспомнил, что Альберт назвал меня «Боб».

Была другая программа, давно, с которой я находился в дружеских отношениях, и она иногда называла меня «Робин», а иногда «Боб» или «Бобби». Я давно уже с этой программой не разговаривал; не испытывал необходимости. Но, может, пора и поговорить.

Полная медицина — это… ну, это полная медицина. Она делает вас здоровым и живым. И использует при этом тысячи способов. Полная медицина стоит ежегодно сотни тысяч долларов. Немногие могут позволить себе такое — примерно десятая часть процента населения даже в развитых странах. Но эти деньги покупают многое. Мне они купили Эсси.

Вильма говорила, что все в порядке, остальные подтверждали это. Город Таксон уже почти оправился. Самые неприятные последствия приступа были ликвидированы. Системы города снова занялись делом, то есть были способны доставлять людям то, за что люди платят. И вот в полдень появилась специальная частная машина, снабженная постелью, сердечно-легочной установкой, установкой для диализа и всем прочим. В двенадцать тридцать в отеле появился целый отряд медицинского персонала, а еще четверть часа спустя я поднимался на специальном лифте вместе с шестью кубическими метрами оборудования, в сердце которого находилось мое сердце, то есть моя жена.

Помимо всего прочего, Полная медицина постоянно поставляла в кровь Эсси болеутоляющее, успокоительное, кортикостероиды, способствующие заживлению, и модераторы, которые не дают кортикостероидам вредить клеткам; под постелью четыреста килограммов оборудования непрерывно следили за всеми системами организма Эсси, и если системы с чем-то не справлялись, тут же приходили на помощь. Только перемещение Эсси из машины в спальню отеля заняло полтора часа, и соученик Вильмы при этом руководил всем отрядом медиков и специалистов. На это время меня выгнали, и я выпил в вестибюле отеля несколько чашек кофе, глядя, как каплеобразные лифты поднимаются по внешней стене здания. Когда я решил, что могу возвращаться, ко мне подошел доктор из больницы. Он, по-видимому, сумел немного поспать, и на глазах у него были не контактные линзы, а очки в прямоугольной оправе. «Не утомляйте ее», — сказал он.

— Мне надоело это слышать.

Он улыбнулся и позволил себе выпить со мной кофе. Он оказался приятным парнем, к тому же одним из лучших центровых баскетбольной команды Аризонского университета, где учился в аспирантуре. Человек ростом в сто шестьдесят сантиметров, который может играть центровым в баскетболе, многого стоит, и мы расстались друзьями. И это было самое приятное. Он бы не допустил этого, если бы думал, что Эсси что-нибудь угрожает.

Я даже не представлял себе, сколько еще ей предстоит.

Она по-прежнему лежала в барокамере под высоким давлением, и поэтому я не видел, как она осунулась. Дежурная сестра ушла в гостиную, предупредив меня, чтобы я не утомлял Эсси, и мы немного поболтали. Мы в сущности и не разговаривали. С.Я. не очень разговорчива. Она захотела узнать новости с Пищевой фабрики и, когда я сообщил ей тридцатисекундное резюме, спросила, что нового о лихорадке. Когда я уже в ответ на ее вопросы из одного предложения наговорил четыре-пять тысяч слов, мне пришло в голову, что для нее это напряжение и мне не надо ее утомлять.

Но она говорила, и говорила связно, и, казалось, не боится; поэтому я вернулся к своей консоли и начал работать.

Как обычно, накопилось немало сообщений, нужно было принимать решения. Когда это было сделано, я выслушал последние сообщения Альберта о Пищевой фабрике и понял, что пора ложиться спать.

Некоторое время я лежал в постели. Не беспокоился. Не чувствовал истощения. Просто позволял напряжению схлынуть. Слышал, как в гостиной ходит ночная дежурная. Из комнаты Эсси доносилось негромкое гудение машин, которые сохраняют жизнь моей жене. Мир далеко ушел вперед. И я это не всегда осознавал. Я еще не вполне осознавал, что сорок восемь часов назад Эсси была мертва. Погибла. Умерла. Не жила больше. Если бы не Полная медицина и большая удача, мне сейчас пришлось бы подбирать траурный костюм.

И какой-то крошечный участок клеток мозга при всем этом как бы невзначай думал, что все было бы гораздо проще, если бы она умерла.