Врата огня - [27]

И к перечню прочих грехов добавится еще и недостой­ная мужчины изнеженность Немыслимо, чтобы им позво­лили вернуться в город, пока это дерево не поддастся им,­ такая неудача опозорит их отцов и матерей, сестер, братьев, теток, дядек и более отдаленную родню, всех богов и героев в их роду, не говоря уж об их собаках, кошках, овцах и козах и даже крысах в хлеву у илотов, которые, понурив голову, поплетутся в Афины или какой-нибудь другой занюханный полис, где мужчины все же отличаются от женщин и умеют должным образом дрючить.

Это дерево – противник!

Долбай врага!

И так будет продолжаться всю ночь до середины вто­рой стражи, пока у провинившихся не начнется отрыжка и недержание; они будут блевать и дристать, тело будет разрываться от изнеможения, а потом, после того как утрен­нее жертвоприношение наконец принесет милость и пере­дышку, юношам предстоит целый день учений без минуты сна.

И стоящие перед Полиником мальчики знали, что их ждет эта пытка. Они уже предвкушали ее.

К тому времени уже у всех в строю нос был расквашен. Лица всем заливала кровь. Полиник как раз сделал пере­дышку (у него устала рука лупить), когда Александр, не подумав, вытер рукой свое окровавленное лицо.

– Что ты, по-твоему, делаешь, козел? – моментально повернулся к нему Полиник.

– Вытираю кровь, господин. – И зачем ты это делаешь? – Чтобы видеть, господин.

– Кто это тебе сказал, что ты имеешь право видеть?

Полиник продолжал свои издевательства. Для чего, по мнению Александра, их всех вывели сюда на ночные учения? Разве не для того, чтобы научиться сражаться вслепую? Он думает, что в бою ему дадут передышку, чтобы он мог осмотреться? Видимо, так. Александр попросит противника, и они вежливо приостановятся, чтобы мальчик вынул козявку из носа или подтер свою задницу.

– Я еще раз тебя спрашиваю: это ночной горшок? – Нет, господин. Это мой щит.

И снова штыри треноги ударили его по лицу.

– « Мой»? – в ярости переспросил Полиник.– « Мой»?

Диэнек, еле сдерживаясь, смотрел на происходящее со своего места на краю верхнего лагеря. Александра терзала мысль, что его ментор наблюдает за всем этим; мальчик, казалось, призвал все свое хладнокровие, подавил все чувства, а потом он шагнул вперед, подняв щит, вытянулся перед Полиником по стойке «смирно» и громким, чистым голосом продекламировал:

Мой щит в битву с собой я несу.

Не одного лишь меня, но и брата он защитит.

Город родной он укроет собой под моею рукой,

Брат мой и город мой вечно под тенью его да

пребудут,

Щит пред собою держа, я в сраженье с врагами

погибну,

Щит пред собою держа, к недругу встану лицом.

Александр закончил. Последние слова он выкрикнул во весь голос, и несколько мгновений они эхом разносились по долине. Две с половиной тысячи человек слушали и смотрели.

Они видели, как Полиник удовлетворенно кивнул. И рявкнул что-то. Мальчик встал и строй, в котором каждый теперь держал щит, как положено, – прислонив к коленям.

– Поднять щиты!

Юноши нагнулись за своими гоплонами.

Полиник взмахнул треногой.

С треском – это тоже было слышно по всей долине – прутья ударили по бронзе Александрова щита.

Полиник ударил снова, по щиту следующего, потом сле­дующего. Все щиты остались на месте. Строй был надежно защищен.

Он снова проделал это слева направо и справа налево. Щиты мгновенно взлетали в руках мальчиков, занимая нужное место – перед нападающим.

Кивнув ирену, Полиник отступил назад. Мальчики быст­ро встали по стойке «смирно», высоко подняв щиты. Кровь на их скулах и расквашенных носах начала запекаться.

Полиник повторил свой приказ ирену: пусть эти бараны, сказал он, пусть эти сыновья шлюхи дрючат дерево до исте­чения второй стражи, а потом упражняются со щитами до рассвета.

Он снова прошел вдоль строя, глядя каждому в глаза. Перед Александром он остановился.

– У тебя был слишком смазливый нос, сын Олимпия. Это был нос девчонки.– Полиник швырнул треногу маль­чика в грязь, ему под ноги.– А вот теперь он мне нравит­ся больше.

Глава девятая

В ту ночь один из мальчиков умер. Его имя было Гермион, но все звали его «Гора». В свои четырнадцать он был не слабее любого из сверстников и даже юношей на год старше. Гермион рухнул к концу второй стражи и впал в то состояние оцепенения, которое спар­танцы называют некрофания, «маленькая смерть», от которой человек может оправить­ся, если на время оставить его в покое, но умрет, если попытается встать или напрячь­ся. Гора понимал свое тяжелое положение, но отказался лежать, пока его товарищи дер­жались на ногах.

Я попытался дать им попить – я со сво­им товарищем-илотом по имени Дектон, кото­рого позже прозвали Петухом. В середине первой стражи мы незаметно принесли им мех с водой, но спартанцы пить отказались. На рассвете они вынесли Гору на плечах, как носят павших в бою.

Нос Александра так и не сросся как следу­ет. Отец дважды ломал ему его снова и вправ­лял у лучших военных хирургов, но шов на том месте, где хрящ соединяется с костью, так до конца и не зарос. Дыхательные пути непро­извольно сжимались, вызывая спазмы в легких, называемые греками астма, и на это мучительно даже смотреть, а терпеть такое самому, наверное, невыносимо. Александр винил себя в смерти того юноши по прозвищу Гора. Эти приступы, не сомневался он, явились наказанием небес за его невнимание и неподобающее воину поведение.