Врата небес - [78]

Дешевое и в общем-то совершенно несложное в изготовлении магическое зелье, стоящее всего фрагранов пять, подействовало мгновенно. Приятное тепло тотчас разлилось по всему телу. Даниэль знал, что в ближайшие восемь — десять часов о холоде беспокоиться не нужно. Даже несколько часов пролежав обнаженным на голой земле, он не смог бы простудиться и почувствовать озноб; попав под ливень, он бы отделался лишь мокрой одеждой и неудобствами, которые причиняет стекающая по телу вода; даже ощутив на себе холодное прикосновение неупокоенного,^{25} обычно несущее ледяную боль, он почувствовал бы только, как оно отзывается краткой холодной дрожью во всем теле.

Правда, после первого-второго такого касания, как и после первого же заклинания ледяной магии, действие напитка прекращалось, хотя и слегка снижало причиняемые ими шок и боль.

Опустив пустой пузырек в сумку, закрыв ее на замок и уложив на землю, Даниэль лег и попытался навести в усталой, гудящей голове хоть какой-то порядок.

Слабость сковывала его мятущиеся мысли, волнами накатываясь на разбитое тело, на измученный совершенным разум. Совесть жгла его раскаленным железом изнутри, в сердце росли и крепли недавно рожденные презрение и ненависть к самому себе.

«Что же мне делать? — подумал он. — Что же делать?..» — и именно в этот миг ощутил, что не в состоянии сопротивляться мощным, властно накатывающимся на него волнам расслабляющего сна, погружающего тело и душу в темный, теплый и зовущий покой.

— Боги, — прошептал он, — что же мне делать?..

«Спи, — сказала темнота, раскрываясь над ним оранжевым контуром тонкого портала, пульсируя успокаивающе и нежно. — Спи, человек. Впереди у тебя долгая дорога. Укрытый плащом непроницаемой Тьмы, ты пройдешь по ней и обретешь отдохновение и покой… Лишь несколько дел тебе предстоит перед этим совершить. Лишь несколько…

— Что? — беззвучно спросил Даниэль. — Что за дела?

Ему вдруг стало очень покойно, интересно, тепло.

— Дела эти, — тут же ответил исполненный достоинства, мудрый и ласковый голос, — важны для тебя и для судеб, связанных с тобою. Та, чье внимание ты заслужил, ждет твоих дальнейших действий… — Голос замолчал, создавая весомую паузу, затем продолжил объяснять, говоря спокойно, уважительно, доброжелательно, тихо: — И ты должен взять в руки судьбы зависящих от тебя людей. Должен стать сильнее и крепче, чтоб не сломаться в опасный момент.

— Катарина, — сказал Даниэль, — она действительно чего-то от меня ждет?

— Она? Да, твоих деяний ждет Она. Та, что внимает тебе и наблюдает за тобой. Та, что восхищена твоими решительностью, смелостью и умом. Та, что смотрит.

— А ты?

— Я? Что я?

— Кто ты? Ты — тот, кто укрыл меня Тьмой, кто спас меня? В тебе Сила, которой подчинена Вечная Ночь?

Молчание. Затем снова исполненный достоинства, уверенный, одновременно с тем внутренне чувственный ответ:

— Да.

— Ложь, — ответил Даниэль, чистый, незамутненный разум которого с печальной насмешкой смотрел на сон, в который был погружен. — Вечная Ночь подчинена кому-то другому, не тебе. Ты слишком спокоен, слишком конкретен. Слишком вкрадчив. Ты — Тармаамрат.

Оранжевое сияние погасло, портал, в котором клубилась ватная темнота, исчез. Даниэль ощутил одиночество, еще большую печаль.

— Но ты говорил о Ней, — прошептал он, закрывая глаза, — и вот это — правда.

Он почувствовал присутствие. Чье-то Присутствие здесь, рядом. И инстинктивно понял — не стоит открывать глаз.

— Я ожидаю тебя, человек, — ответил Голос, могущественный, сдержанный и прекрасный.

Плавная, искусная речь Катарины в сравнении с ним была робкой, срывающейся девической болтовней; в Голосе чувствовалась мудрость, сила, жестокая, властная, зовущая сила. Уже сейчас пронизывающая его, бросающая его в дрожь.

— Кто ты? — спросил он, уже зная ответ. — Чего ты от меня ждешь?

Она молчала.

Даниэль внезапно увидел, как наяву, юношу с красивым, но скованным ненавистью и злобой лицом, застывающего у закрытых узорных ворот, напротив двенадцати стражников, и сжимающего в руках гладкую, полированную кость. Лицо его искажала странная злая усмешка. Он стоял прямо у закрытых ворот, и через изогнутые прутья черной решетки смотрел на них.

— Хорошо, — прошептал красивый юноша, и от этого нерасслышанного „хорошо“ у Даниэля прошел по коже мороз; остальные тоже что-то почуяли, но сделать не успели: юноша поднял левую руку и, кинув на Даниэля предупреждающий взгляд, сломал пальцами тонкую полированную кость.

Огонь взметнулся, как рожденная взрывом небес заря, сметая все на своем пути, захлестнул Даниэля, бросая его на камни, неся с собой странную, обжигающую боль, — и он хорошо увидел, как бесследно, мгновенно обугливаются, сгорают, исчезают, тают в огне те, кто осмелился противостоять юноше с красивым и страшным лицом.

Даниэль скорчился на камнях, чувствуя растекающийся вокруг него жидкий огонь, и тяжело вздохнул.

Огонь исчез.

— Ты станешь сильнее, или навеки останешься рабом?

— Чьим?

— Жизни. Обстоятельств. Страстей.

— Я стану сильнее, — четко и громко подумал он, — я обязательно стану сильнее. Но для этого не придется никого убивать. Никем жертвовать.