Врата Лилит (Проклятие Художника) - [26]

— Мне нужно обналичить вот этот вот чек! Немедля! — и топнул ногой.

— Батюшки, Алексей Юрьевич! Ну, кто ж вам выдаст такую сумму на руки! — всплеснул испуганно руками Тимофеев.

— Тогда выдайте мне какую-то часть в долг! Я еду кататься на яхте со Снежаной один! Тимофеев скорчил кислую мину, но никаких рычагов давления на Ганина у него не было…

— Хорошо, я скажу, что Вы приболели. Вот, возьмите, надеюсь, ста тысяч вам на сегодня хватит? — сказал Тимофеев, протягивая ему толстую пачку новеньких, остро пахнущих типографской краской розовых пятитысячных купюр, которую он достал из внутреннего кармана смокинга. — А чек давайте мне. Я позабочусь, чтобы деньги были переведены на ваш личный счет, куда будут поступать и другие ваши доходы. Завтра вы получите банковскую карту… Да, чуть не забыл! Вы теперь живете в поместье, вот ваш пропуск…

— В каком… поместье…

Тимофеев по-кошачьи ухмыльнулся, сверкнув зелеными глазками.

— Которое вы сами нарисовали! Ни-ни, ничего не знаю, у меня четкое предписание! Дворецкий вас разместит, когда придете. Босс распорядился поселить вас у себя до тех пор, пока я не найду для вас подходящий дом, а это требует времени… Понятно? Ганин быстро кивнул, лишь бы поскорее отвязаться от липких и цепких глазок и ручек Тимофеева, а потом положил пачку в карман своего смокинга и бросился бежать за уже садившейся в микроавтобус с логотипом «2+2» Снежаной…

— Эй, Снежана, Снежаночка!

— Ого! А ты что, не на яхте у Свиридова?

— Не… — махнул рукой как-то по-детски Ганин. — Сбежал оттуда. Ищу себе человека, который бы помог мне потратить сто тысяч за оставшиеся полсуток! Виталя, уже загрузивший штатив и камеру внутрь, свистнул, и тут же с готовностью было рванул к Ганину, но Снежана уже ловко отпихнула его локотком:

— Виталь, дуй один в студию. Скажи, что я беру отгул на два дня — я и так без отпуска тут пашу как лошадь какое лето!

— А я…

— У тебя дома жена и грудничок, а у меня тут в личной жизни, может, просвет… В общем, без тебя обойдемся! — она ещё раз пихнула его локтем в бок и порхнула, как бабочка, к Ганину. — Ну что, давай вначале прокатимся во-о-о-о-о-он на той яхте! А потом… Ну, потом придумаем по ходу дела! Блин, придется всю фантазию напрячь — за полсуток сто тысяч потратить в нашем болоте — это надо умудриться! — и она весело, заливисто рассмеялась…

А фантазия у Снежаны оказалась на удивление богатой, во всяком случае Ганин, обычно недолюбливавший журналистскую братию — он считал журналистов болтунами, мелющими воду в ступе — был поражен. За прогулками на яхте по реке последовал аквапарк, за аквапарком — ресторан на воде, а потом Снежане взбрело в голову прокатиться на биплане и воздушном шаре. Это, мягко говоря, немного озадачило Ганина, но стоило ему позвонить Тимофееву, как оказалось, что и то, и другое вполне возможно — Никитский тоже любил всякого рода опасные развлечения и умел их организовывать… Потом они пошли погонять на большой скорости на моторной лодке, потом поднялись на канатной дороге на вершину горнолыжной трассы и устроили там пикник. Ну а когда смеркалось, Снежана предложила поехать в ресторан «Аквамарин», где стены целиком состояли из аквариумов, наполненных экзотическими рыбами, огромными улитками и крабами, причем большинство их обитателей можно было заказать на ужин, но Ганин предпочел просто за ними наблюдать. После «Аквамарина» были гонки по вечернему городу на кадиллаке с открытым верхом, а потом — вертолетная прогулка над ночным городом… В общем, в сто тысяч они едва уложились…

— Слушай, Леш, по-моему, это был самый счастливый день в моей жизни! — прошептала Снежана, слегка облокотившись на плечо Ганина, с которым она сидела на лавочке у подъезда её дома, куда их доставило такси, и — замолчала. Двор был абсолютно безлюден — как-никак, два часа ночи —, почти во всех окнах погас свет, где-то вдали слышался лишь слабый шум редко пробегавших машин, да где-то далеко-далеко пели под гитару. Ночь была теплая, лунная, звездная и безоблачная. Ганин не хотел прерывать молчание: в такую минуту ему казалось, что говорить — это святотатство. Да и что могут выразить затасканные слова, типа «я тебя люблю», «ты — лучшая девушка на свете», «я всю жизнь тебя искал». Сказать такие слова, значит, ничего не сказать: они обесценились также, как советские «десятки» и теперь были не дороже, чем палая осенняя листва… Ганин итак чувствовал, что она все понимает без слов. Он просто обнял её за таллию и молчал, вдыхая душистый аромат распустившейся сирени, а потом ласково поправил выбившуюся из-под бейсболки прядь её мягких золотистых волос, и, наконец, нашел в себе силы прошептать, смущенно пряча взгляд:

— Я не хочу, чтобы ты уходила! Мне кажется, что если ты от меня сейчас уйдешь, если я тебя сейчас отпущу, ты исчезнешь, как это обычно бывало в моих снах, и я не переживу этого… Не переживу…

— Но рано или поздно мне придется это сделать, — тихо улыбнулась она. — Я бы рада взять тебя с собой, но у меня дома мама, маленькая дочь…

— Дочь?! У тебя есть дочь?! — воскликнул Ганин и чуть не подскочил на скамейке.

— А… а что тебя так удивляет…?! — испуганно проговорила Снежана. — Да ты не подумай! Она тебе не будет в тягость!