Врата Леванта - [25]

К концу ужина, заказывая кофе, я был уже другим человеком — завоевателем, достойным своих предков, — и за моими сомкнутыми устами лилась песня. Страх миновал, тревога утихла. Над ними распускалась радость свободы…

* * *

Будь моя воля, я бы навеки остался в этом ресторане. Я ощущал себя там в полной безопасности. Нужно также добавить, что я совсем не представлял, куда мне идти, в какую дверь постучать, не подвергая опасности всю нашу ячейку. Я даже на поезд сесть не мог — без документов меня задержали бы при первой же проверке.

Вы верите в удачу? Или в Провидение? У нас есть несколько пословиц, в которых говорится, что человек умирает лишь тогда, когда кончается масло в его лампе жизни, — и прочие в таком же духе. Надо полагать, в моей лампе масла было еще достаточно. Знаете, кого я увидел, едва только вышел из ресторана? Жака! Да, это был Жак Липовые Бумаги! Наши взгляды встретились, затем мгновенно разошлись. В его взоре сверкнуло изумление, в моем — счастье. Я двинулся за ним. Идти было недалеко. На третьем этаже здания, примыкавшего к ресторану, Жак завел свою «мастерскую». Где постоянно работали восемь человек. Мне не пришлось объяснять ему, в каком положении я оказался, он это и так знал. Меня узнали, когда я выскочил из фургона, но в пылу схватки командир не успел заняться мной. Жак догадался, что далеко я не уйду.

Разумеется, мне нужны были новые бумаги, новое обличье, чтобы я смог вновь путешествовать. Но внезапно спасителю моему пришла в голову другая мысль — взять меня к себе. Ему давали слишком много работы, и он не справлялся. Начинал он один. Теперь у него было восемь помощников всех возрастов. Дополнительному работнику все будут только рады. «При условии, что у тебя не медицинский почерк». Он дал мне на пробу чистый бланк. Я заполнил его с большим старанием. Видимо, у меня обнаружились изумительные способности к подделке документов. «Увы, твои безупречные нравственные устои не позволят тебе их использовать в мирные времена. Нет в мире совершенства». Это слова Жака. Он многому меня научил, но мне хотелось бы научиться у него всему — в том числе и его умению угрюмо шутить.

Я всегда буду с волнением вспоминать мастерскую по изготовлению липовых бумаг. Это было нечто вроде безмолвного муравейника, который сыграл неоценимую роль в Сопротивлении. Ведь нам нужно было не только изготовлять фальшивые документы, но и создать целую параллельную вселенную — придумать ее и сделать достоверной для всемогущих врагов. Без дотошной придирчивости Жака и его подручных не удалось бы организовать ни одну акцию, да и само существование подпольной организации было бы немыслимым. Тем не менее имена этих людей остались безвестными. Как объяснить, почему они полностью отдавались столь неблагодарному делу, в котором ежесекундно рисковали жизнью, не надеясь даже на малейшее материальное или моральное удовлетворение? Некоторые из них не верили даже в Бога, отказавшись тем самым от надежды на награду в будущей жизни.

Горжусь ли я тем, что разделил их участь? Да, горжусь и нисколько не стыжусь говорить об этом! Когда уже после войны мне доводилось встречаться с теми, кто интересовался этой малозаметной стороной Сопротивления, я мог часами детально рассказывать им, чем мы занимались.

Напротив, я приходил в раздражение, когда меня в сотый раз просили рассказать о моем «героическом» побеге. В конце концов, что такого я совершил? Пробежка метров на шестьдесят, затем вкусный ужин и ниспосланная Провидением встреча. И за это меня провозгласили героем! А ведь я тысячу раз ставил на карту жизнь, копируя документы или доставляя тайные послания…

Заметьте, я отношусь к этому философски. Тысячи смелых поступков были забыты напрочь, тогда как один раздут в тысячу раз — в целом баланс не нарушен!

Увы, я больше никогда не увидел эту пару, которая держала ресторан с чечевичным супом. В первые недели я совсем не выходил из мастерской, еду мне приносили, а спал я прямо на своем рабочем месте. Через несколько месяцев я вновь стал появляться на улицах, но всегда делал круг, чтобы обойти этот ресторанчик стороной. В то время и в той ситуации, в которой я очутился, следовало избегать дорогих мне людей, иначе у них могли возникнуть неприятности. Только после Освобождения я пришел туда. Ресторан был закрыт. Кажется, уже в течение нескольких месяцев. Один из соседей сказал мне, что «лейтенант» вернулся в свои края, где-то возле Гренобля…

А сам я так и остался в мастерской по изготовлению фальшивых документов. И просидел там до самого Освобождения. Которое мы отпраздновали, открыв несколько бутылок шампанского: предусмотрительный Жак приобрел их за несколько недель до торжественного события. Мы были безмерно счастливы, но всем нам было немного грустно. Конец подполья означал, что закончилось и наше прекрасное приключение. Нечасто случается, чтобы нарушение закона служило доброму делу.

Потом я вернулся в Монпелье. Но не сразу. В течение трех месяцев Бертран держал меня при себе, давая различные задания. Когда я смог наконец уехать, это немного напоминало возвращение в родные места. Было занятно вновь увидеть город, где я жил до войны, когда еще не носил имя Баку.