Врангель. Последний главком - [8]

...И на что теперь всё это? Псу под хвост пошли все жертвы и заслуги, чины и награды.

Никому и в голову не приходило в июле 14-го, что так круто переменится судьба России и каждого из них... Как же много ждали они, явно и тайно, от этой войны! Реванша за Цусиму и Мукден. Установления контроля над проливами, Константинополем и всеми Балканами, населёнными братьями-славянами. Присоединения Восточной Пруссии, Галиции, Подкарпатской Руси и Буковины.

А в итоге? Трёхсотлетний дом Романовых сгнил на корню и рухнул. Армия отказалась драться с врагом, покрыла себя позором нарушения присяги и развалилась. Россия корчится в муках и гибнет, её рвут на куски. Сам он плюнул на всё, покинул армию, снял мундир, попал под пяту хама, чудом избежал бесславной смерти... И отсиживается за спинами Олесиньки и деток. А тем временем золотые и серебряные рубли, так удачно спрятанные на тёщиной даче в металлических кронштейнах для портьер, подходят к концу. А старинный приятель Павел Скоропадский вознёсся на германских штыках до «гетмана» придавленной германским же сапогом Малороссии. Форменное бесчестье!

Да не в бесчестье Павла главная беда, а в нём самом: не с его характером и привычками браться за власть, когда она меньше всего похожа на самое себя, а больше — на кисель. Точнее — на разлитый дёготь, готовый вот-вот вспыхнуть. Не сгоришь дотла, так вымажешься с головы до пят... Но как ни крути, Украйна — единственный островок хоть какого-то порядка и надежды, который образовался — пусть при корыстной помощи немцев, да пусть хоть самого чёрта! — в бескрайнем океане кровавой российской анархии. Так почему бы там не поискать привычного и достойного дела? Хватит отсиживаться и дожидаться нового большевистского суда. Не приведи Бог... Второго «товарища» Вакулу, тряпку и любителя театральных эффектов, можно и не встретить. Раз есть гетман — должны быть войска. А значит, нужны командиры. В том числе — конницы... Вдобавок оттуда рукой подать до Минской губернии, занятой польскими войсками. Хорошо бы побывать в имении, решить с управляющим все накопившиеся хозяйственные вопросы. Глядишь, и денежные дела семьи удастся поправить.

Мысль поехать в Киев, увидеться со Скоропадским и выяснить тамошнюю обстановку овладела Врангелем мгновенно.

Выехал из Симферополя 15 мая. Почти в полночь, а не в полдень, как гласило новое расписание. Вместе с женой, побоявшейся отпускать его одного.

16 мая. Мелитополь — Александровск

Почтово-пассажирский поезд шёл вполне сносно: хотя полз порой как черепаха и в чистом поле, на разъездах, прохлаждался, зато на станциях сутками не парился. Немецкие коменданты препятствий не чинили.

Относительно свободными оставались два жёстких вагона III класса, куда пускали только немецких солдат. Единственный мягкий вагон II класса, отведённый для офицеров, и дюжина солдатских теплушек, для прочих пассажиров, были набиты битком. Всучившие кондукторам взятку ехали на переходных и тормозных площадках, а самые бедные и бесшабашные — на ступеньках, буферах и плоских крышах.

В вагоне II класса, куда Врангелю с трудом удалось добыть плацкарты у перекупщика, почти впятеро дороже прежней цены — по 40 рублей, на нижних полках сидело, сдавив друг друга, по нескольку человек. Кому-то повезло растянуться на верхних, в том числе и боковых, предназначенных для багажа. Дети спали в сетках для ручной клади. Свечей кондуктор не дал, и ночью в вагоне царил тревожный мрак — даже вздремнуть мешал... Хорошо хоть вшей и клопов, кажется, нет: не станешь ведь целое купе персидским порошком посыпать.

От духоты и тесноты весь извёлся. Что ни остановка, оставлял жену при вещах и продирался к выходу: глотнуть свежего воздуха, размять отёкшие руки и ноги, купить чего-нибудь съестного.

Первое, что бросалось в глаза — ярких цветов жёлто-голубой флаг над крышей вокзала и серые фигуры немецких патрульных в касках, торчащие на платформе. А вот привычные бравые жандармы в красных фуражках, встречавшие всякий пассажирский поезд, отсутствовали начисто.

На каждой станции поезд ожидала обычная после революции измаявшаяся толпа крестьян и городских торговцев вразнос, увешанных несметным числом туго набитых мешков и корзин. Едва тот останавливался, с воплями кидались они на штурм вагонов.

Изумляли буфеты: снова, как до войны, ломились от продуктов, но всё вздорожало в 4-5 раз.

Чем ближе к Киеву, тем чаще попадались свеженамалёванные вывески с малороссийскими названиями станций, водружённые вместо снятых русских, и лубочные плакаты с текстами на «мове».

Но речь повсюду слышалась русская...

В Александровске — и на платформе, и в зале I класса, и в буфете — городская публика ахала и охала по поводу бешеного роста цен. Группки офицеров без погон — едут, догадался, на Дон, в Добровольческую армию, — по-солдатски ругали гетмана, «продавшего Украйну кайзеру». Разве что у мужиков, сумрачно обсуждающих слухи о возвращении земли и инвентаря помещикам, изредка проскакивало малороссийское словечко.

На немецкие патрули и мужики, и офицеры косились с открытой неприязнью. И чуждались друг друга. А иные из простонародья, особенно кто помоложе, смотрели на благородную публику волками.