Враги по разуму - [32]

Геккер отвел глаза.

– Да не видел я никакого Юва! – заорал он. – Что ты ко мне привязался?

Однако Гал понял, что Борька что-то скрывает. Сознание вдруг резанула мысль: а что, если Юв действительно бродит как неприкаянный по переходам Базы, ходит, скрываясь ото всех?.. Но зачем ему прятаться от своих? И каким образом он оказался здесь, если превратился вместе со спейсером в космическую пыль?..

Он встряхнулся и сказал:

– Ладно, давайте-ка выпьем за всех наших погибших ребят. Тост контрольный, братцы.

Это означало, что положено пить до дна.

Потом как-то все смешалось. Запомнил Гал только самые яркие эпизоды.

…Как вернулся Сережка Глико и вынужден был влиться в компанию после того, как эта самая компания влила в него «штрафной» стакан коньяка…

…Как они хором орали свою прощальную: «Завтра нам с тобой опять в дальнюю дорогу… Так давай на посошок выпьем по чуть-чуть» – и они действительно выпили, но отнюдь не по чуть-чуть…

…Как появилась еще одна бутыль с фиолетовым напитком, и кто-то уже спал, откинувшись на койку, а Гомос приставал к Глико, выдавая свои сексуальные домогательства за желание подружиться…

…Как он, с трудом взгромоздясь с ногами на койку, декламировал смутным и вроде бы даже незнакомым лицам, маячившим внизу, свои самые сокровенные лирические опусы, а слова почему-то то и дело ускользали из памяти, а потом он совал кому-то под нос голографию Инны и все пытался объяснить, что именно ее он теперь будет защищать от нашествия Чужаков, а не каких-то там скотов в дискотеках и на пляжах…

Последним в этой серии отрывочных эпизодов был момент, когда в дверь каюты кто-то громко постучал, и в ответ ему несколько грубых голосов заорали: «Пошел на…!»; имелось в виду, что стучится некий нахальный любитель выпить на халяву, но это оказался не кто иной, как сам Командор, и в тотчас же наступившей тишине он рявкнул, ни к кому конкретно не обращаясь, – рявкнул совсем не то, что ожидали услышать от него пилоты: «А ну плесните и мне этой пакости!» И когда приказание Командора было с преувеличенным рвением исполнено, он поднял стакан и каким-то странным голосом провозгласил: «За то, чтобы Коля Ангафорин сумел сесть!» Выпил залпом и, не закусывая, пояснил: «Он ослеп, а бортовой комп сдох, и горючее у него – на нуле». Потом повернулся и, ничего не видя вокруг, вышел из каюты – прямой, как туго натянутая струна…

Каюта сразу опустела, потому что все рванули на смотровую, и хотя хмель с Гала сразу слетел, он на ходу проглотил таблетку, приводящую в чувство даже самого запойного забулдыгу.

Многоруким и многоногим вихрем они пролетели по коридорам и переходам, ворвались, сломив вялое сопротивление дежурного наблюдателя, на НП, в просторечии – «смотровую площадку», и уткнулись носами в обзорный экран, где в непосредственной близости от Базы неуверенно полз одинокий светящийся жучок – спейсер майора Ангафорина.

– Связь! – крикнул кто-то дежурному. – Вруби диспетчерскую связь с пилотом!

И потом в мертвой тишине все стали слушать знакомый голос Кольки, который говорил: «Больно, ребята, я не могу больше… Я не вижу, ничего не вижу… Дайте же точную наводку!» – а в ответ диспетчер в панике кричал: «Ноль пятьдесят четвертый, посадку запрещаю!.. Вы слышите – посадку запрещаю!»…

– Что ж он делает, гад, – сказал кто-то за спиной Гала. – У Ангафора сейчас горючка кончится – и все!.. Куда же ему деваться?

– А как он сможет вслепую сесть на ручном приводе, как? – возразил Витька Ческис. – Он же не попадет в посадочную шахту, а если даже его будут наводить, то где гарантия, что Колька в любой момент не «откинется»? Он же ранен! И тогда всей Базе – хана!..

– Помолчи ты, – яростно зашикали на него со всех сторон, – не дай Бог сглазишь!

Ангафорин, с трудом выдавливая слова, продолжал просить: «Подскажите, ребята, куда я лечу», а диспетчер по-прежнему бубнил в отчаянии: «Ноль пятьдесят четвертый, в твоем положении рисковать не положено, понимаешь?» Тут в диспетчерской что-то громыхнуло, и голос диспетчера пропал; вместо него раздался голос Командора: «Коля, как слышишь меня? Это я, Руснаков».

«Отлично слышу, – отвечал Ангафорин, – только мне очень больно, и вокруг темно, и я не знаю даже, сколько у меня осталось горючки…» «Ничего, – сказал Командор, – потерпи, сейчас мы тебя посадим. – Он сказал это таким уверенным тоном, будто ему каждый день приходилось лично руководить посадкой ослепших пилотов в узкую посадочную шахту Базы. – Ты только внимательно слушай меня и делай то, что я тебе буду говорить».

Руснаков на несколько секунд замолчал, а потом стал монотонно диктовать: «Возьми левее, примерно на двадцать… Так. Отлично, Коля, молодцом. Теперь сбрось скорость. Еще. Еще. ЕЩЕ, КОЛЯ! Так. Доверни вправо. Бери чуть повыше, примерно на два щелчка…» Он говорил и говорил, и собравшиеся на НП увидели, как жучок постепенно выровнялся и уже увереннее пошел к Базе, и по требованию ребят, в нарушение всех инструкций и наставлений, дежурный врубил радиотелескоп, и они увидели, как спейсер Ангафорина, то и дело рыская носом по курсу, приближается к посадочной шахте, и когда до нее оставалось не больше километра, всем пилотам стало ясно: Коля промахивается и уже не успеет скорректировать курс, и кто-то всхлипнул, а кто-то отвернулся, закрыв лицо руками. И тут же в динамике раздался вопль Командора: «Коля, газу и ручку на себя до упора!», и что-то явственно хрустнуло – скорее всего микрофон в рефлекторно сжавшемся кулаке Руснакова, и Ангафорин успел-таки свечой уйти от столкновения с громадой Базы, пройдя над антеннами дальней связи так близко, что было неясно, чиркнули они по брюху его интерсептора или нет. Командор молчал ровно десять секунд, а потом снова стал наводить Ангафорина на шахту, и он все-таки посадил его, – правда, правый демпфер шахты снесло, точно бритвой, от удара бортом, но в данный момент это не имело значения…