Враг за Гималаями - [33]

– Что вы по этому поводу сами думаете? – спросил Донцов, разглядывая лист со всех сторон. Сомнительное качество бумаги (что-то среднее между туалетной и упаковочной) его вполне устраивало, именно на такой рыхлой, низкосортной бумаге лучше всего сохранялись отпечатки пальцев.

– Думалка отказывается работать.

– Кто-нибудь еще это видел?

– Только я да санитарка.

– Попрошу о находке никому не говорить.

– Даже главврачу?

– Я, кажется, ясно выразился – никому. И скажите санитарке, чтобы держала язык за зубами.

– Важная, значит, улика? – Шкурдюк кивнул на лист со странными письменами.

– Возможно.

– Вот и я думаю… Тут уже не уголовщиной попахивает, а чем-то посерьезней… Вы это себе оставите?

– Да. Потребуется целый комплекс экспертиз. Почерковедческая, текстологическая, лингвистическая. Необходимо установить личность автора. Сам-то Наметкин написать это не мог.

– Не мог, – немного подумав, согласился Шкурдюк. – Тогда я, пожалуй, пойду. Время позднее. И вам пора отдыхать, и мне. Завтра заглянете к нам?

– Постараюсь, – ответил Донцов и мысленно добавил: «Если жив буду».

– Какие сведения вам к завтрашнему дню подготовить, кого вызвать? Я бы заранее расстарался.

– Сейчас подумаю… Подготовьте для меня историю болезни Наметкина, и список книг, которыми он пользовался при жизни.

– Ничего этого нет! – Лицо Шкурдюка исказилось неподдельной скорбью. – Книги его давно разошлись, сейчас уже и не припомнишь куда. А история болезни у нас на компьютере записывается. Умер человек – и его файл стирается.

– Человек не умер, его убили! – как Донцов ни старался, не смог сдержать раздражения. – Очень уж у вас все быстро делается. Трех дней не прошло, а труп кремировали, историю болезни стерли, вещи растащили. Вы меня, конечно, извините, но возникает впечатление, что кто-то заметает следы.

– Господи, о чем вы… – Казалось, еще чуть-чуть, и Шкурдюк рухнет в обморок. – Как можно нас подозревать? Для клиники это обычный порядок. Так всегда делалось. Честное слово!

– Верю, верю. – Донцов уже и сам был не рад, что повел себя чересчур резко. – Завтра встретимся, и обо всем поговорим конкретно.

Он проводил Шкурдюка до самых дверей, а потом стоял у окна, дожидаясь, когда внизу вспыхнут фары и заурчит двигатель.

На улице бушевала прямо-таки арктическая метель, и тем, кто оказался сейчас в ее власти, приходилось, наверное, несладко. Сказать что-нибудь за киллера Ухарева не представлялось возможным, а вот капитану Цимбаларю оставалось только посочувствовать.

Вдоволь налюбовавшись на слепую белую круговерть, столь же притягательную, как пламя костра или накат прибоя, Донцов вернулся к столу и уставился на загадочный листок, составлявший прежде часть какой-то рукописи, о чем свидетельствовала прописная буква в начале первого слова и отсутствие знака препинания после последнего.

Для чего ему передали этот листок, возникший как бы из небытия? Для того, чтобы помочь следствию или, наоборот, пустить его по ложному следу?

Дело, и раньше не казавшееся рядовым, теперь запутывалось еще больше. Вся надежда сейчас была на Ухарева. Фигурально говоря, его арест мог стать тем самым лихим ударом, которым нередко разрубается гордиев узел самого хитроумного преступления.

Но куда же, в самом деле, запропастилась эта тварь? Почему отлынивает от работы? Деньги-то ведь уже получены!

Донцов позвонил дежурному по отделу и поинтересовался, не подавал ли о себе вестей известный капитан Цимбаларь.

– На операции он, – ответил дежурный. – Пару раз связывался со мной по рации. Говорил, что все нормально. Только вот погода подкачала.

– Кто погоды боится, пусть идет служить в ансамбль песни и пляски внутренних войск. Тамошние артисты даже при малейшем сквозняке на сцену не выходят… Слушай, мне никто не звонил вечером?

– Звонил какой-то тип около шести. Фамилия еще какая-то странная… Не то Шкурный, не то Кожинов. Телефоном твоим интересовался. Я его, конечно, отшил. У нас, говорю, не справочное бюро.

Выходило, что Шкурдюк по мелочам не лукавил. Плюс ему за это. Один маленький плюс на целую кучу больших минусов.

Время по всем меркам было еще детское, однако донимала усталость суетного и нервного дня. Новый день тоже не обещал ничего хорошего – утром иди под вечер должно было совершиться покушение. Промедление, а тем более срыв заказа могли вылезти Ухареву боком. Бандиты люди простые. Канцелярщину не признают. Выговор у них выносит ствол, а замечание – нож, любовно именуемый «кишкоправом».

Нужно было отдохнуть и набраться хоть каких-то силенок. Что ни говори, а собственная берлога – большое дело. Это даже медведи понимают.

Впрочем, сейчас покой и безопасность не гарантировала даже запертая на все замки собственная квартира. Тот, кто убил Наметкина, мог проникнуть к нему только сквозь кирпичную стену.

Ночь прошла неспокойно. Провалиться в спасительную бездну сна мешали странные шорохи и скрипы, прежде для квартиры Донцова не характерные. Один раз он даже не поленился встать с постели, чтобы с пистолетом в руках проверить туалет и ванную, но там, естественно, никого не оказалось.

Потом начали шуршать и попискивать мыши, недовольные отсутствием дармовых харчей (и откуда этим харчам было взяться, если на кухне даже холодильник стоял отключенный, а газ зажигался исключительно для кипячения воды).