Враг за Гималаями - [2]

Конечно, я всегда ожидал от него какой-нибудь подлянки, очень уж скользкая публика эти самые кшатрии, недаром их презирают все сословия, начиная от брахманов, и кончая шудрами, но такое поведение вообще ни в какие ворота не лезло.

Зная, каким авторитетом пользуется Арджуна в обоих станах, можно было заранее утверждать, что если он сейчас хотя бы заикнется о мире, то долгожданное сражение не состоится, и сотни тысяч отборных воинов, сопровождаемых колесницами и боевыми слонами, немедленно устремятся в соседние страны, неся смерть и разрушение, а главное – совершенно иной миропорядок, в котором не найдется места ни греческим полисам, ни Римской империи, ни всему тому, что должно им наследовать.

Допустить такое было невозможно, иначе все мои старания шли коту под хвост. Если придется, я заколю Арджуну, облачусь в его доспехи и сам поведу пандавов в бой, благо, что под шлемом мои смоляные космы нельзя отличить от его рыжих кудрей.

– Ты хоть понимаешь сам, о чем говоришь? – обратился я к нему. – В последний момент отказаться от сражения – поступок, недостойный мужчины, а тем более кшатрия. Это то же самое, что не донести до рта кубок с вином или не овладеть девой, которая уже готова отдаться тебе.

– Я ничего не могу поделать с собой, – почти простонал Арджуна. – При виде дорогих и близких мне людей, которых придется лишить жизни, мои ноги подкашиваются, а руки отказываются держать оружие. Зачем мне сокровища, царства, все земные блага и даже власть над тремя мирами, если ради этого надо убивать сородичей? Пусть кауравы корыстолюбивы и вероломны, но, погубив их, мы подорвем основы нашего древнего рода. А когда рухнут родовые устои, исчезнет закон, которому мы следовали на протяжении многих веков. Никто не будет соблюдать предписанные ритуалы. Женщины, оставшиеся без присмотра, станут на путь порока, в результате чего смешаются касты, и благородные арийки понесут от поганых шудров. Предки, лишенные жертвенных даров, низринутся с небес в ад, а за ними последуем и все мы, проклятые богами грешники. Уж лучше умереть самому, чем допустить подобное святотатство.

«Нет, сам ты не умрешь, я тебя, тварь рыжая, собственными руками задушу!» – подумал я, но речь повел почтительно и спокойно. Размолвки у нас случались частенько, но прежде мне всегда удавалось уломать этого хоть и буйного, но недалекого воителя, к тому же не имевшего и сотой доли моего жизненного опыта.

– Столь малодушное поведение недостойно арийца. Это минутная слабость, и ее следует побороть. Бери в руки лук и сражайся.

– Легко тебе говорить! – возразил Арджуна. – Как мне сражаться с мудрым Бхишмой, моим дедом? Или с учителем Дроной? Убив их, я тем самым вкушу отравленной пищи. Зачем жить дальше, ощущая вину за гибель столь достойных людей?

– Ты болен, дваждырожденный, – процедил я сквозь зубы. – Твоими устами вещает сумасшедший.

– Да, я болен! – дерзко ответил Арджуна. – И болезнь моя называется состраданием. Может, ты знаешь лекарство от нее? Дай хотя бы дельный совет, а то я совсем запутался. Просвети меня. Наставь на путь истинный, ведь в народе тебя прозвали пастырем.

«Ладно, – подумал я, – если не помогает психологическое давление, пустим в ход этические доводы. Тем более, что все кшатрии помешаны на мистике».

– Странные речи я слышу от тебя, о лев среди людей. Ты сожалеешь о том, что не заслуживает сожаления. Мудрец не скорбит ни о живых, ни о мертвых, ибо жизнь и смерть – это лишь перемена обветшавших одежд, которые мы называем телом, а дух пребывает во веки веков. Любой из нас неоднократно менял свой земной облик, и так будет продолжаться до тех пор, пока неизбывны цепи кармы, судьбоносной предопределенности, порождаемой нашими собственными поступками. Человеческие тела тленны и преходящи, зато душа неуязвима. Она не страшится ни меча, ни огня, ни воды, ни голода. Никакие перемены не затрагивают ее. Душа не знает смерти, как не знает и рождения. А посему в равной мере неправы те, кто не хочет проливать чужую кровь, и те, кто страшится собственной смерти. Не стоит горевать о гибнущих на поле брани. В любом случае живого ждет смерть, а мертвого – возрождение. Убийство не должно приносить огорчение ни убийце, ни его жертве. В нынешнем воплощении ты принял облик кшатрия, а потому обязан выполнять долг воина, для которого битва – священная обязанность и путь достижения высшего блаженства. Твой меч не карающее оружие, а ключ от рая. Уклонившись от участия в сражении, ты навечно покроешь себя бесчестием и позором, которые неизбежно запечатляются в карме. От тебя отвернутся и люди, и боги. Ты прослывешь трусом как в глазах друзей, так и в глазах врагов. Дабы избежать столь злосчастной участи, тебе надлежит немедленно ринуться в бой. Но всегда помни о том, что удача ничем не отличается от потери, а победа равна поражению.

Увы, но моя речь, к которой прислушивался не только Арджуна, но и все, кто находился поблизости, не произвела должного впечатления.

– Это лишь доводы холодного рассудка, – продолжал упорствовать вождь пандавов. – Они не тронули моего сердца. Ты не дал мне ни просветления, ни надежды на душевное спасение.