Враг народа. Воспоминания художника - [99]

— Завалимся на сеновал, там будет удобней.

За сараем ворковали Лерка и скульптор.

* * *

Сползая к причалу, я увидел пару Оттенов и юриста с пасынком.

— Валюнчик пьян в стельку, — шепнул Оттен супруге.

— Ленив, но очень талантлив во всем. Подозреваю, что сектант, но человек в доску свой. Плохо влияет на Мику, но сам себе царь и верблюд, — ответила Елена Михайловна.

Я растопырил ноги и, подметая полой плаща песок и камни, поклонился Оттенам до земли.

Семен Давыдыч, Елена Михална — сбежала Томка, обидела. Буду пить два-три дня, потом спущусь к речке и поймаю для Пауста леща. В подарок прогрессивному человечеству, пусть кушает на здоровье. Да, ровно два дня, а потом буду трезв, как огурец, а сейчас накатило, пророчествую, способен вылечить любого, спасти вас, и вас, и вас. — Я сунул палец в три силуэта, и шлепая босыми ногами, побрел к лодке Пауста.

— Бедный Валюнчик, потерял эту блядь Томку.

— Чокнулся, — решил С. Д., — доктор Лунц взглянул на него прошлым летом и тут же вынес приговор — вялотекущая шизофрения, параноическое развитие личности.

Семен Давыдыч горделиво приподнял петушиную головку в бумажном колпаке, взял под руку жену и скрылся из вида.

— Приехал!

— Знаем!

— Вы все знаете раньше всех, вам ничего нельзя сказать, — тараторил юрист, сбегая по сходням и оглядываясь. — Не ушел ли Пауст?

Писатель в лодке сматывал удочки.

«А это еще что за бочка катится», — подумал я.

Бесшумно спускаясь на тормозах, к перевозу подъехала черная «Волга» последнего выпуска. Оттуда вылезли два гражданина и потянулись, похрустывая костями.

«Да это же Гаврила Шахмагонов!» — удивился я.

Международный журналист Шахмагонов не стал большим линейным кораблем, раздвигающим океанские волны, сам оказался за бортом. Он всегда считался партийным ортодоксом, но в прошлом году на него капнули недруги по «делу авантюриста Хрущева», и он полетел вниз. Он обрабатывал чужие партийные мысли в многотомные сочинения, был женат на дочке маршала Тимошенко, по совету которой перебрался в активную оппозицию новому режиму. Семен Давыдыч как старейшина прогрессивной оппозиции тут же принял пострадавшего переметчика в свой лагерь.

— Кого я вижу! — растопыривая лапки, воскликнул Шахмагонов, еще твердо не зная в какой я партии. — Гений русской книги, первый шрифтовик страны! Дай я прижму тебя к сердцу! Да, кстати, познакомьтесь с мистером Виктором Луи, английский журналист и политический радикал.

Я знал Гаврилу Шахмагонова по издательской работе. Я рисовал обложку его «Американского дневника», сопровождавшего Н. С. Хрущева в «кукурузной Америке». Все представились и гурьбой спустились к лодке, где стоял Пауст.

Тарусский пляж особенный. Сюда заносит иностранцев, именитых туристов. Обычно они приезжают к Паусту, но всегда ведут на пляж, чтобы потолкаться в народе. На этот раз иностранца привез Гаврила Шахмагонов, секретарь опального Хрущева, с одной целью — собрать по чердакам и верандам нелегальные романы для переправки на Запад. На одном чердаке туляк Кузнецов писал щекотливый роман о расстреле евреев в оккупированном немцами Киеве, на другом прозаик Максимов сочинял роман о блатном, уголовном мире, на третьем поэт Иосиф Бродский готовил замечательные стихи о Петербурге. Все надо забрать, переснять и отправить на Запад. Переправкой занимался британский журналист Виктор Луи, корреспондент сразу двух британских газет «Ивнинг ньюс» и «Сарвей».

На самом деле Виктор Луи был не британский шпион, а советский гражданин Виталий Евгеньевич Лифшиц, сын видного большевика, репатрианта из Лондона. В 1948 году он сел на пять лет за организацию марксистского кружка в МГУ, а в 1956-м уже служил районным сексотом в Москве. Рвение полиглота заметило начальство и повысило в должности. Женившись на англичанке с благословения «Органов», он стал куратором андеграунда. Все публикации и выставки на Западе проходили через его руки. Соотечественники его охаживали как английского лорда, поили, кормили, щедро одаривали за мелкие контрабандные услуги.

Ночевали они в доме Файдыша-Крандиевского, главного скульптора Москвы, после завтрака бродили в березовой роще и отправились на пляж. По дороге встретился Семен Давыдыч и сообщил, что их ждет выдающийся диссидент Алик Гинзбург с важным сообщением.

— Наконец-то, — запыхавшись, сказал диссидент, — скоро пять, а вас все нет и нет. За мной давно охотятся «органы». — Тут он кивнул в сторону майора Каретника, по колено в воде ловившего пескарей. — Жандармы царя — шпана по сравнению с этими бандитами!

— Постойте, Алик. Пресс-конференция потом, а сейчас рукописи и манифест. Они с вами? Отлично! Положите в багажник!

Подплыл актер Баков с детьми и представился иностранцу.

— Прошу ко мне в гости. Дача с удобствами. Восемь комнат. Телефон. Газ. С балкона типично русский пейзаж с березками.

Виктор Луи записал телефон Бакова и с благодарностью принял предложение.

— Обязательно зайдем, если можно, завтра в полдень, — на чистом русском языке сказал британский шпион.

— Кавказская кухня! Обед в полдень. Интеллигентное общество за столом. Жду завтра!

Фима все записывала в блокнот.

Славянофил Ивановский, собираясь с мыслями, начал на ломаном английском: