— Пудов десять в мере будет. Семнадцать пудов со ста сажен.
— Четыреста бы с десятинки! — вскрикнул бледный Чугунок.
— Семена драгоценные, втрое крупнее обыкновенных. Вы, ребятки, не продавайте. Поменяйте-ка мне! Я вам за пуд два пуда дам. Пятнадцать пудов отдайте — тридцать получите. Я для вас не пожалею.
Алексей глядел на зерно, насыпанное пирамидкой, и плечи его распрямлялись. С них сходили мозоли, натертые коромыслом, на котором таскал он полные ведра навозной жижи. Все улыбались навстречу дню, ветерку, несущему запах спелой ржи, навстречу Никишке, с его заманчивым предложением.
— Это дело, — сказал Никишка, — на пятнадцать лишних пудов мы телку годовалую купим, а добавить еще пятнадцать — там третья корова. Кабы ты не смеялся…
— Что ты, какой здесь смех! Такое дело — я сейчас парня с возом пошлю.
— Погоди, — Ферапонт обернулся ко всем. — Ведь мы посоветуемся?
— Погоди, дядя Никифор, посоветуемся, — ответили девчата.
— Вот глупые! Дети вы еще у меня. Своей выгоды не понимаете. Советуйтесь, конечно. А уж я вам тридцать-то пудов в торпище насыплю. Завтра утречком сам привезу. У вас два пуда на семена останется. Ведь вы ж по зернышку сажаете. Два пуда вам на десятину. Больше вы и не управитесь посадить.
— Третья корова, — прищелкнул языком Никишка. — Это, братцы, третья корова.
Никифор и Чугунок ушли. Шли и разговаривали.
— А что, Никифор Никифорыч, могут они обработать весь клин нашей земли?
— Одни — нет. А ты бабу с ребятней на сколько дней мне работать даешь? Дня на четыре, кажись? Я тебе лошадей-то на два дня давал?
— На два. Четыре дня по справедливости. Отработают. А что, Никифор Никифорыч, ежели им машины? Пожалуй, весь клин-то и обработают?
— Нет таких машин, чтоб этим способом рожь сажать… на десятину здесь ден двадцать бабьих нужно. Машины эти — опахать да убрать… весь клин пять-шесть машин могут. А ты не знаешь, Семка землю опять сдает? Лошадь покупать не собирается?
— Нет, где ему! Опять до вас качнется. А что, Никифор Никифорыч, могут они подобрать себе в коммуну молодежь, которая поспособней, да и оттяпать у нас землю-то? А нам вон кустари отвести? Чего мы с ними сделаем?
— Очень просто. А ты не знаешь, у вдовой, у Парахи, обе девки дома? На заработки не ушли?
— Кажись, дома.
Так они разговаривали. Каждый думал по-своему.
Никишка обдумывал засадку трех десятин коммунскими семенами и набирал шестьдесят бабьих дней.
Чугунок проверял — возможно ли обойтись без него и без мужиков в обработке земли? Скоро ли спалят гасом или пустят какую бациллу? В голове его тяжело, как камни, ворочались мысли: «Как спастись? Может, хоть ребят в коммуну пристроить. Анютка там своя. А уж старикам-то все равно».
* * *
Хозяйственный успех маленькой коммуны был полный. Рожь стояла в мешках, занимая целую комнату дома. Кроме опытных семян, три десятины засева дали двести сорок пудов. Овес стоял полный и ровный. Две десятины его обещали не меньше полутораста пудов. Десятина свеклы краснела, как заря, стога клевера давно стояли в поле. Не двух, а десяток коров можно было прокормить зиму. Каждый опыт удался. И горох, и вика, и ячмень — все обещали свою лепту в хозяйство.
После уборки ржи выдалось несколько дней свободных, и ребята поехали сдать излишки, которые они обещали сдать государству в общественном сходе. Чтоб показать пример — пятидесяти пудов не жалко.
Приехали на станцию, встали на весы.
— Кто сдает? — спросил приемщик, кудрявый, огненно-рыжий, весь в кожаном.
— Излишки от комсомольской коммуны.
Приемщик опустил руки. Глаза его стали округляться.
— Сволочи! — сказал он вдруг решительно и резко.
Несколько секунд ребята даже не поняли значения этого слова. Краска обиды медленно залила их лица вместе с осознанием постыдного значения слова. Они разинули рты для ответа.
— Вы не ослышались, именно, именно, — повторил рыжий словечко. — Что вы, в лесу живете, пенькам молитесь? А где чутье? Да что вы, газет не видите? Ведь это же большое общественное дело — сдача излишков! Важнейшая политическая кампания. Ну, прохвосты, идемте-ка, идемте-ка, я вас проведу в райком. Я покажу вас, ярких представителей несознательно-правого уклона. Вам там расскажут…
— Да зачем нам туда… — уперся Алексей.
— Нет, идемте, идемте, — ехидно-любезно приглашал рыжий.
Алексей сразу почувствовал к нему острую ненависть.
— Вы поняли, за что я вас ругаю? Поняли?
— Красный обоз нужно было организовать.
— Браво, молодцы!
Рыжий вдруг подпрыгнул и выделал ногами телячий фортель. Алексею стало смешно и потеплело: «А, пожалуй, хороший парень?»
— Эх вы, чортушки, — совсем поласковел рыжий и, взяв за плечи ребят, повел их к столу.
Уселись на мешки с рожью, заменяющие стулья.
— Ну-ко, давайте обмозгуем, как это все исправить. Сколько вы еще привезете?
— У нас всего пятьдесят пудов.
— Чорт, маловато! Во главе обоза хорошо бы подвод шесть и надпись: от комсомольской коммуны. Эх, я бы сфотографировал!
— У нас и лошадей-то две…
— Лошадей найдем. А сколько вы, ребятки, сеяли? — спросил он невзначай.
— Три десятины.
— Ай-ай-ай, неурожай, значит, был, — посочувствовал рыжий.
— Нет, у нас перед другими лучше всех.
