Врачеватель. Олигархическая сказка - [39]
– Эх, черт побери, зачем мы так устроены, что столь эмоционально реагируем на всякую ерунду, – в дальнем углу кабинета, под несущей балкой мансарды, где располагались кожаные диваны и кресла для ведения тихих, уютных переговоров, Пал Палыч услышал хорошо ему знакомый голос врачевателя. – А что у нас произошло? Ах да, старушка, божий одуванчик, приносит ему дряхлую издательства господина Альтшуллера газету, которая повергает его в шок. Почему она попутно не прихватила с собой что-нибудь посвежее? Газету «Правда», например. Скажем, за двадцать восьмой, тридцать седьмой или тридцать девятый год? Там можно иметь счастье лицезреть меня с не меньшим удовольствием. Да и качество печати куда лучше. Кстати сказать, с Иосифом Виссарионовичем я смотрелся гораздо колоритнее. Представьте себе, Пал Палыч: весь в орденах, сапоги начищены, строгий мундир, лично «отцом народов» подаренные командирские часы… Приятно вспомнить, черт побери! Меня уважали и к моему мнению очень даже прислушивались. Хорошее было время, хочу вам сказать. Огромная страна, но порядок везде идеальный. От Бреста до Камчатки. Не то что теперь – один разброд да шатания. А при Джугашвили, ласточке? Украл, выпил – в тюрьму. Сказал не то – тем более. Потому что понимали: по-другому строить порядок на такой громадной территории нельзя. Какая, к черту, может быть демократия на этих бескрайних просторах? В Лихтенштейнах, Люксембургах, на худой конец, в какой-нибудь занюханной Швейцарии – да. Там спокойно можно докричаться друг до друга, находясь, к примеру, один на южной, другой на северной границе. А у нас? Попробуй докричись. Неужели вы со мною не согласны, Пал Палыч? Кстати, добрый вам вечер, друг вы мой сердечный!
Там, где вальяжно, закинув ногу на ногу и раскинув руки по спинке дивана, сидел Петрович, горело всего одно бра матового света, но этого было достаточно, чтобы отчетливо разглядеть неожиданного гостя. Он был одет в монашескую рясу, на лице густая окладистая борода, а волосы на затылке убраны в хвостик.
Не стоит подробно описывать, как поначалу, приняв черное за белое (в чем, кстати сказать, он еще недавно обвинил Ларису), Пал Палыч вскочил со своего кресла, дабы броситься в объятия Сергея, но затем, поняв, кого он видит перед собой, рухнул обратно.
– Я прекрасно понимаю, – продолжал Петрович, – что незваный гость хуже печенега… Пардон, татарина, но слишком серьезные обстоятельства заставили меня вот так, без звонка, без приглашения заявиться к вам в кабинет, многоуважаемый Пал Палыч. Слишком уж много поставлено на кон, дорогой вы мой. Камушки-то разбросали, а теперь вот надобно, как говорится, их пособирать. Очень сожалею, да только жизнь такая серьезная штука, что буквально за каждую мелочь рано или поздно приходится нести ответственность. И ничего ты с этим не поделаешь. «Петелька – крючочек» – как в свое время любил говаривать Константин Сергеевич. Его-то вы, надеюсь, помните?
– Помню, – смог из себя выдавить Пал Палыч. – Слышал, во всяком случае. Целую систему создал, но, говорят, артист был никудышный. Подобно вам сейчас, «Петра творенье». В этой рясе вы напоминаете мне коверного с плохими манерами. Как вижу, Петрович, креста-то на вас нету. Что, слабо?
Сие изречение Пал Палыча никоим образом не смутило врачевателя.
– Слабо. И не отрицаю. Паче того, признаюсь: не всесилен. Чего не дано – того и не будет дадено. Но что дадено, то, извините, все при мне, – Петрович сделал небольшую паузу, изображая задумчивость.
– А с чего это я, собственно, так заскромничал? – задал он вопрос непосредственно себе.
Достав из-под дивана словно заранее заготовленный большой серебряный крест, спокойно надел его себе на шею.
– Как видите, Пал Палыч, нет предела совершенству. Главное – не стоять на месте. А на Константин Сергеича вы зря так несправедливо наехали. С гениями вообще надо поаккуратней.
На лице Петровича читалась обида.
– Очень уж печально, что не рады вы мне, Пал Палыч. А, помню, в гости приглашали.
– Вы тогда казались интересней.
– Ужель я так разочаровал вас? И двух суток не прошло! А вы, наверное, за Ларису Дмитриевну на меня в обиде пребываете. Что ж, каюсь, не безгрешен. Но, впрочем, как на это посмотреть? Мне так казалось: вы должны быть благодарны, что я помог вам наконец-то разрубить этот гордиев узел. Теперь внутренне вы совершенно свободный человек. «Уходя – уходи», – говорили прежде. Что вы с успехом и сделали. Да еще под такую лихую песенку. Простите, конечно, Пал Палыч, не мое дело говорить это взрослому, сформировавшемуся человеку, но вам бы тоже не мешало изредка взглянуть на себя со стороны. Если так рассуждать, то Лариса Дмитриевна агнец Божий в сравнении с вами – монстром. Она – просто искренне чувствующая женщина. Да, с чрезмерно подвижной психикой. Но вы-то, дорогой мой! Что же с вами-то могло произойти такое, что лицо своего, как я понимаю, любимого друга вы умудрились вспомнить только через сутки! Гордыня помешала? Замучило тщеславие? Или, может, временная амнезия злым недугом парализовала вашу память? Это же вам не название овоща запамятовать. Я про пастернак… Это совсем иное, не находите?
Когда-то давно один мудрец сказал: «Мои чувства, эмоции, желания принадлежат исключительно Богу и мне». Немного подумав, добавил: «Равно как и каждому из тех, кого я никогда не видел».Был ли он прав?Не знаю.Но, так или иначе, мириадами невидимых нитей мы связаны друг с другом. Эту связь я раскрываю в своей второй книге «Врачеватель-2», где фантазия и реальность так тесно переплетены и сложно понять, было ли это на самом деле или все лишь приснилось мне на днях…Андрей Войновский.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.