Врачебные тайны. 26 вдохновляющих медицинских случаев, которые заставляют поверить в чудо - [24]

Ветер свистел во время движения, но в лесу стояла жуткая тишина. Было дурное чувство в груди, как будто я участвовал в соревновании не на жизнь, а на смерть. Я остановился. Опустившись по грудь в снег, я огляделся и не увидел ничего, кроме деревьев. Я снял лыжи и остановился на мгновение, пытаясь понять, что делаю. Мозг говорил, что я должен поспешить и вернуться на главную трассу, но какой-то невероятный порыв заставил меня снова подняться на гору. Выбранное направление никак не могло вывести на главную дорогу. И я это знал. Гора была крутая, и глубокий снег затруднял движение, но воздух стал таким необычайно спокойным, что были слышны хруст ботинок и мое тяжелое дыхание.

Через двадцать мучительно пройденных метров я оказался у большой сосны. Посмотрев вниз, я понял, почему оказался здесь… Глубоко в древесном колодце лежало искореженное тело, полностью покрытое снегом. Его невозможно было бы заметить, если не стоять рядом с деревом. Я стряхнул снег с безжизненного серого лица. Оно выглядело мертвым, но я инстинктивно потянулся к шее, чтобы нащупать пульс на сонной артерии. Кожа была ледяной от мороза.

По моему телу пробежали мурашки, но не от холода, а от осознания дежавю. Именно это и случилось со мной два года назад, но тогда жертвой был мой отец, а не незнакомец!

Мы катались на беговых лыжах в верхней части полуострова Мичиган. Будучи опытным лыжником, мой отец присоединился ко мне на трассах, которые использовались для тренировок олимпийскими командами США и Германии. Мы пробыли там совсем недолго, когда с озера Верхнего внезапно налетела буря. Снег повалил так сильно, что видимость снизилась до минимума и температура упала до пятнадцати градусов ниже нуля, а ветер стал еще холоднее. Немецкие лыжники сообщили, что прозвучал сигнал тревоги, оповещавший об опасной метеорологической ситуации, и что всех отзывают с трассы. Отец решил отдохнуть на одной из высоких троп, а я с матерью спустился ниже. Когда мы услышали сигнал тревоги, я поспешил навстречу отцу.

Когда я добрался до него, он лежал на снегу, пепельно-бледный, и держался за грудь. Сразу поняв, что у него сердечный приступ, я достал сотовый телефон и, к счастью, смог вызвать спасателей. Отец тяжело дышал. Он выглядел ужасно. Через несколько минут подъехал снегоход, и мы положили ему под язык нитроглицерин, чтобы облегчить боль в груди, открыв артерии в сердце. Отцу стало чуть лучше, и к нему вернулся румянец, но я знал, что должен немедленно вызвать помощь. Дорога от этого места до ближайшей больницы занимает около сорока пяти минут, так как нужно объезжать всю гору. Но по сути она находилась всего в миле от того места, где были мы, и я мог бы добежать туда на лыжах за пятнадцать минут. Парамедики отвезли нас обратно в домик, где ожидала «скорая помощь», а не прямиком в клинику. Мое сердце бешено колотилось. Я знал, что должен делать.

Я подхватил отца на руки, посадил его себе на спину и побежал. Я постоянно занимаюсь кардиотренировками, но знал, что это будет главное испытание в жизни. Нужно было срочно доставить отца в больницу. Я чувствовал прилив адреналина, и его обмякшее девяностокилограммовое тело совсем не казалось тяжелым. Все двигалось как в замедленной съемке. Я точно знал, куда бежать: за склон горы, через лес и вниз, к клинике, где дежурил врач «скорой помощи». Мы с ним оба учились в Северо-Западном университете.

Я бежал минут пятнадцать и заметил дым, поднимавшийся из трубы клиники. Отец застонал, и, когда я повернул голову, чтобы посмотреть на него, он снова посинел. Пульс не прощупывался, поэтому пришлось ускорить темп. Я должен был доставить его туда как можно быстрее. Эти последние тридцать секунд были самыми долгими в моей жизни.

Я ворвался в клинику, прямиком в процедурный кабинет, и положил отца на смотровой стол, снял с него куртку и немедленно приступил к реанимации. Мой коллега-врач сразу понял, что происходит, и схватил дефибриллятор.

— Разряд! — прокричал он, и за этим словом последовал удар током.

У отца была фибрилляция желудочков, нарушение ритма сердца, возникающее как осложнение сердечного приступа. Он оставался без сознания, пока мы делали сердечно-легочную реанимацию. Мой друг, доктор Робертс, был хорошо обученным врачом «скорой помощи». И он знал все правильные внутривенные препараты, применяемые вместе с дефибрилляцией, которые могут помочь восстановить нормальный сердечный ритм. Мы поменялись местами, пока проводили реанимационные мероприятия. Я был весь в поту. Мы старались спасти его еще час, и, несмотря на то что все делали правильно, ритм сердцебиения все равно выстраивался в ровную линию. На моих глазах были слезы. Мы оба знали, что это конец.

Он уже умер. Мы ничего не могли сделать, чтобы спасти его. Я все сделал правильно. Мы оба были экспертами в области травматологии. Мы отметили время смерти, я сел и зарыдал. Больше ничего нельзя было сделать.

Почему это должно было случиться именно со мной? Я привык спасать жизни, а не терять их.

Я покачал головой и мысленно вернулся к незнакомцу, лежащему под деревом. Он выглядел точно так же, как отец. Я положил руку на сонную артерию — пульс был, хоть и очень слабый. Может быть, Бог дал мне второй шанс?