Врачебная ошибка - [11]

* * *

– Ерунда какая-то! – воскликнул Андрей, когда я передала ему содержание разговора с Ириной Попковой. – Это даже не некомпетентность, а преднамеренное преступление! Ты можешь себе представить, чтобы врачи, как бы они ни нуждались в деньгах, пошли на удаление почки у ребенка, только чтобы положить в карман лишние пару тысяч?

И все же беседа с Ириной заставляла задуматься. Львиную долю доходов хирурги получают именно от квот. Когда они «сбрасываются», все «жируют» – и я в том числе, потому что в нашей больнице принято распределять квоту на всех членов бригады. Оперирующий хирург получает большую часть – от семи до десяти и более процентов, остальные – меньше. Мне известно, что в некоторых больницах дело поставлено по-другому: деньги от квот получает только оперирующий хирург, а иногда заведующий отделением требует, чтобы ему отстегивали долю, независимо от того, принимает ли он участие в операции. Но чтобы резать людей без разбора только ради денег – такое мне и в страшном сне не могло присниться!

– Значит так, – сказал между тем Андрей. – От тебя требуется одно – забрать опухолевый материал из НИИ радиологии. Я не верю этой экзальтированной мамаше, особенно после того, как ты упомянула о вмешательстве журналистки: чего только они не выдумают, чтобы состряпать очередную «сенсацию»! Сделаем анализ, успокоим мать – и на этом наша миссия закончится.

– Ты так уверен, что мы ее успокоим? – спросила я задумчиво.

– Ты о чем?

– Что, если результат покажет отсутствие Вильмса?

– Как правильно сказала та врач, Георгиади, могла иметь место ошибка. В этом случае мы примем меры, и все, кто виноват, за это ответят. Такой расклад тебя устраивает?

Как и я, Андрей болезненно воспринимает проблемы медицинского сообщества. Любой человек имеет право на ошибку, только в нашем случае она часто чревата серьезными последствиями, включая смерть больного. Как говорится, повар прячет свои ошибки под соусом, а врач – под землей… Слава богу, в данном случае речь не идет о гибели пациента!

– Ты меня поняла, Агния? – спросил Андрей.

– В смысле?

– Не надо поднимать волну, потому что информацию, имеющуюся у нас, нельзя считать достоверной. ОМР – не самая приятная для врачей организация, и вмешиваемся мы только в крайнем случае. Нам вовсе не нужно, чтобы нами пугали студентов-медиков, понимаешь?

Я понимала. Кроме ОМР, только Комиссия по врачебной этике вызывает у медиков рвотный рефлекс – примерно так же, наверное, чувствуют себя полицейские, работающие в отделе внутренних расследований: их боятся и тихо ненавидят. Для меня не секрет, что некоторые из моих коллег косо на меня поглядывают из-за моей второй работы и опасаются при мне лишнее слово сказать.

Может, и в самом деле расследовать нечего – разве впервые диагностика хромает и диагноз меняется? Я не онколог, но понимаю, что в большинстве случаев удаление пораженного органа целиком – единственный способ избежать рецидива. Это если речь идет о раке. А если нет? Надо бы встретиться с журналисткой, которая беседовала с Ириной, – вдруг у нее есть нечто большее, чем слухи и предположения? В конце концов, чтобы напечатать такой материал, необходимы веские доказательства!

– Тебе звонила Абель, – сменил тему Андрей. – Она отказалась говорить со мной и потребовала, чтобы ты перезвонила.

Так я и сделала.

– Агния, с кем вы оставляли дочь, когда уходили? – сразу после приветствия спросила адвокат.

– Откуда вы знаете, что я вообще уходила?!

– Неважно. Важно то, что ваш бывший муж об этом знает, и ему известно, что вы снова пользуетесь услугами Ларисы Лицкявичус, а это абсолютно недопустимо!

– Лариса – хороший человек и замечательная мать!

– Поверьте, лично я не имею никаких претензий к вашей падчерице, однако вы сами видели, как этот факт используют адвокаты господина Шилова! Думаю, вам нужно поскорее найти платную няню из приличного агентства, чтобы у наших противников не осталось козырей.

– Найти няню не так-то просто, – пробормотала я, вспоминая, как мы с Андреем лично встречались с более чем десятком дам, претендующих на это место, и в результате отказались от этой мысли.

– Понимаю, – вздохнула Абель. – И все же вам придется постараться: похоже, ваш бывший намерен идти до конца, и в этой борьбе он использует все дозволенные и недозволенные средства!

Повесив трубку, я опустилась на пуфик и задумалась.

– Ей не нравится Лариса? – тихо спросил Андрей.

– Не ей, – покачала я головой. – Дело не в твоей дочери, она замечательная… Проблема в том, что помимо нее у Олега есть много доказательств того, что я – неблагонадежная мать!

– Чушь! – воскликнул Андрей. – Если ты неблагонадежная, то кто тогда благонадежная?!

– Та, которая следует принципу «работа – дом» и не подвергает свою жизнь опасности.

– Значит, ты не станешь этого делать. Больше никаких расследований, встреч с потерпевшими и прочее – я забираю у тебя дело. С тем же успехом получить опухолевый материал может Леонид или, скажем, Денис… И это не обсуждается! – резко закончил он, заметив, что я собираюсь возразить.

* * *

В отделении никто не обсуждал недавнее печальное происшествие, никто не упоминал имени Жанны – словно и не работала у нас такая анестезиолог. Тем не менее все понимали, что круги по воде будут идти еще долго, ведь больнице светит судебный иск, и, похоже, дело малой кровью не обойдется. Работая в ОМР, я знаю, как трудно привлечь к ответственности медицинского работника. Ни главврачу, ни заведующим отделениями невыгодна огласка: они готовы пойти на все, чтобы скрыть вину врача. Порой для этого даже переписываются истории болезни, однако в данном случае я сомневалась, что дело выгорит: слишком уж очевидна ошибка при введении наркоза. У пациентки не было аллергии и никаких сопутствующих заболеваний, на которые можно списать ее смерть. Девушка была молода и совершенно здорова, и вскрытие, несомненно, покажет, что произошло на самом деле!