Дверь в утесе была открыта. Они вошли внутрь, не жалуясь на холод каменных полов, Слит двигался впереди. Печальные взгляды, нет, даже более серьезные, бросали они на прекрасные ягоды. Хранитель все еще спал на своем пьедестале. Слорг поднялся по лестнице, дорогу к которой знал Слит, к железной скобе на трещине в Мироздании, и ждал около нее с долотом в руке, стараясь уловить любые неблагоприятные звуки, в то время как его друзья скользнули в дом; и ни единого звука не раздалось. И теперь Слит и Сиппи нашли золотую коробочку: все казалось, шло именно так, как они планировали, оставалось только убедиться, было ли сокровище подлинным, и сбежать с ним из этого ужасного места. Под защитой пьедестала, так близко к хранителю, что они могли чувствовать его тепло, которое, как ни парадоксально, пробуждало ужас в крови самых смелых, они разбили изумрудный засов и открыли золотую коробочку. И тогда они начали читать в свете удивительных искр, которые Слит умел добывать, и даже этот тусклый свет они старались прикрыть своими телами. Какова же была их радость, даже в тот рискованный момент, когда они, скрываясь между хранителем и пропастью, обнаружили, что коробочка содержала пятнадцать несравненных од в архаической форме, пять прекраснейших в мире сонетов, девять баллад в прованской манере, которые не имели себе равных в хранилищах человека, поэму, адресованную моли, в двадцати восьми совершенных строфах, фрагмент больше чем в сотню строк, написанный белым стихом на уровне, еще не достигнутом человеком, а кроме того пятнадцать лирических пьес, на которые ни один торговец не посмел бы установить цену. Они прочли бы их снова, ибо эти сокровища приносили человеку счастливые слезы и воспоминания о дорогих вещах, сделанных в младенчестве, и приносили сладкие голоса от далеких могил; но Слит властно ступил на путь, по которому они пришли, и погасил свет; И Слорг и Сиппи вздохнули, а затем взяли коробочку.
Хранитель все еще спал тем самым сном, который длился тысячу лет.
Когда они уходили, то увидели, что совсем рядом с краем Мироздания стоит кресло, в котором Владелец Коробочки сидел в последнее время, в эгоистичном одиночестве перечитывая самые красивые песни и стихи, о которых когда-либо мечтали поэты.
Они в тишине подошли к лестнице; и кресло рухнуло вниз, когда они осторожно поднимались на поверхность, и тогда, в самый тайный час ночи, некая рука в верхней палате зажгла отвратительный свет, зажгла его – и не раздалось ни единого звука.
На мгновение показалось, что это мог быть обычный свет, столь опасный, хотя и очень полезный в подобный момент; но когда этот свет начал следовать за ними подобно глазу и становиться все краснее и краснее, приближаясь к трем ворам, тогда всякий оптимизм бесследно исчез.
И Сиппи очень неблагоразумно попытался сражаться, и Слорг столь же неблагоразумно попытался скрыться; только Слит, прекрасно зная, почему тот свет был зажжен в той секретной комнате и кто именно зажег его, прыгнул с края Мира и все еще падает вниз от нас через непроглядную тьму.
