Вполне современные девочки - [29]

Я читала эти спокойные слова Джесики, и они звучали для меня однозначно: сама Джесика не испытывала никакого трепета перед этим Дуг Фенуик, и, как обычно, она делала то, что приятно ее маме, но не ей.

Я вздохнула и продолжала читать.

«Между тем, я все лето посещаю занятия. История искусств и остальные курсы не так уж ужасны, но и не захватывающи. Осенью я собираюсь записаться на лекции по театральному искусству, но держу это в секрете от мамы. Я знаю, что это звучит довольно трусливо, но для меня это будет гораздо легче…»

Отвечая на ее письмо, я решила отбросить все предосторожности и написать то, что я думала:

Дорогая Джесика,

Несмотря на то, что твой друг Дуглас кажется совершенством, его внешний вид, занимаемая должность и т. д., я все же надеюсь, что ты не остановишься в поиске кого-нибудь столь волнующего, столь романтичного, столь трепетного, что при одном взгляде на него твое сердце замрет!

Я прочитала написанное. Глупые слова, конечно. Но слова от сердца. Именно это происходило со мной при взгляде на Джейсона… мое сердце останавливалось. И я не могла пожелать ничего большего для Джесики.

10

Джейсон расплакался, когда заявил мне, что я должна сделать аборт.

— О, нет! Я не могу! Ты знаешь, я против абортов, Джейсон!

Мои чувства не были религиозными или политическими. Мне было все равно, что другие чувствовали или делали; я знала только одно: это было плохо для меня. Для меня это означало убить любовь.

— Неужели мы не можем оставить этого ребенка? — умоляла я. Почему бы нам не пожениться сейчас, а не в июне, когда ты кончишь учиться? Какая разница: годом раньше, годом позже?

— Нет, Кэтти! — с болью в голосе закричал он. — Я хочу этого ребенка тоже. Я люблю этого ребенка внутри тебя так же, как и ты. И не будет никакой разницы, если мы поженимся сейчас, а не в июне. Но будет разница, если мы родим ребенка сейчас… а не тогда, когда мы будем действительно готовы к этому. Это поставит под угрозу все наши планы на будущее. Это будет рискованно для всех остальных детей, которых мы собираемся иметь. Мне придется оставить учебу и найти настоящую работу… на целый рабочий день. Это будет концом нашего Плана.

— Но тебе не придется бросать учебу. У нас много денег на счету. Почему бы нам не воспользоваться частью их и не пожениться, не родить ребенка, а затем…

— Во-первых, у нас не так много денег. И если мы израсходуем эти деньги, наш счет в банке, мы уничтожим наш План. Счет — основа Плана. Мне придется работать на других людей вместо того, чтобы открыть свое собственное, наше дело. Мы никогда не продвинемся вперед. Прежде чем мы сэкономим деньги для другого счета. Ты, вероятно, снова забеременеешь. Мы завязнем в цикле. Вот почему нет большого прогресса в мире: люди увязают в цикле: «нет денег — больше детей». Поверь мне, Кэтти, я тоже очень хочу этого ребенка, но еще не наступило время для него. Я хочу большего для тебя и наших будущих детей. Вот почему мы должны пожертвовать сегодня ради завтра. Время решает все.

Он был не прав. Я знала это. Как могло быть время, непостижимое, безжизненное понятие, чем-то определяющим? Впервые я усомнилась в моем герое.

Он плакал, и я плакала. Наконец, когда оказалось, что я не могу остановиться, он сказал:

— Ладно, Кэтти. Мы поженимся теперь и оставим нашего ребенка. Мне невыносимо смотреть на твои страдания, на твои слезы. Я хочу видеть тебя смеющейся.

Но я уже свыклась с мыслью, что ребенок потерян. Мои слезы не были слезами мольбы, слезами, оплакивающими его потерю. Ребенка уже не вернуть, и я пожертвую им ради мечты Джейсона. Любя его, как может только мать, я не могла сделать большего.

Я позвонила Энн! Я хотела поехать в Цинциннати на аборт, чтобы она была рядом со мной… помогая мне… поддерживая меня. При всей своей странной смеси консервативно-либерального мышления Энн была сторонницей абортов. (Она была против перенаселения.)

Узнав о моем отчаянии, она попыталась успокоить меня:

— У тебя все впереди, Кэтти. Конечно, сейчас не время тебе и Джейсону заводить ребенка. И кто от этого выиграет? Только не ребенок. Он всегда будет чувствовать, что родился не вовремя… он будет не уверен в будущем.

Я не согласилась с этим. Для меня это было нонсенсом. Но я верила в Джейсона.

Энн считала, что мне было бы лучше отправиться в Нью-Йорк, чем в Цинциннати.

— Там есть клиники, где это делается совершенно безболезненно. Ты просто приходишь туда, и тебя никто ни о чем не спрашивает. Обычное дело. И все кончено, прежде чем ты осознаешь это. Тебе будет лучше там. Своего рода беспристрастность. И ты можешь побыть с Сесиллией. От нее ведь должна быть хоть какая-нибудь польза, не так ли?

Я понимала, что Энн пыталась рассмешить меня.

Я задумалась над этим. Нью-Йорк и Сесиллия могли оказаться выходом из положения. С тех пор, как она уехала в Нью-Йорк, я получила от нее несколько писем. Спешно накаляканных записочек. Они с Бобом снимали очень маленькую квартирку на Аппа-Ист-Сайд. Не очень здорово в смысле жизненного пространства, но адрес замечательный! В Нью-Йорке это было очень важно. Люди судят о тебе по твоему адресу, а Аппа-Ист-Сайд был самым шикарным. У них была гостиная, спальня и крошечная кухня не больше кладовки, что на самом деле было неважно, поскольку в холодильнике ничего не было, кроме апельсинового сока, банки растворимого кофе и банки с оливками. Боб спал на диване в гостиной, а Сесиллия занимала спальню; и они прекрасно ладили. Она только что начала работать манекенщицей. Но уже находила свое имя в столбцах объявлений, что было очень хорошо, если учесть, что она совсем недавно появилась в Нью-Йорке. Эрл Уилсон посвятил ей два параграфа в одной колонке, в то время как более знаменитые фамилии упоминались всего в одном или двух предложениях. Боб иногда так усердствовал, чтобы лишний раз назвать ее имя в журналах, что порой она оказывалась упомянутой в числе гостей на тех встречах или в тех клубах, где вообще не бывала.