Впереди разведка шла - [8]
Впереди против ветра шел, по-бычьи упрямо наклонив голову, Захаров, за ним гуськом Алешин, Петров, Шуваев... Я двигался чуть сбоку, обочиной глубокой колеи.
Прошли мимо темно-серой туши трехмоторного Ю-52, возле которого валялись распотрошенные тарные мешки со свастикой. У мелких окопов лежали окоченевшие трупы немцев. Мое внимание привлек здоровенный обер-ефрейтор в сапогах-коротышках, пилотке с наушниками. Лицо его было грязно-сизого цвета. На спине расползлось огромное пятно.
Ефрейтор лежал, широко разметав руки, словно хотел поднять чужую землю, но она оказалась ему не под силу,— и надорвался.
Захаров выдохнул морозный воздух.
— А кровь-то у арийца вовсе не голубая. Какая она, к чертям, голубая — гадючья... Сидел бы в своем фатерлянде...
Мы зашагали дальше. И здесь услышали отдаленный шум двигателя. Остановились, на всякий случай приготовили оружие.
— Товарищ сержант! — обратился ко мне Петров.— Так это же наш броневик.
Действительно, на борту бронеавтомобиля виднелся бригадный опознавательный знак «С-6», мы увидели машущего лейтенанта Тряскина, который исполнял обязанности командира разведроты. Он передал нам дополнительный приказ комбрига: самым тщательным образом обследовать берег Аксая, разведать места переправ, обозначить броды вешками. Связь по-прежнему держать через танкистов.
Спустя лишь несколько минут после того, как Тряскин уехал, в небе появилось около десятка «юнкерсов». Заложив глубокие виражи, они выплюнули на землю черные капли бомб, начали дырявить землю длинными очередями. Мы бросились врассыпную. Тут не зевай: бацнет — и готова степная могила! Сначала я вжался в мерзлую землю, затем бросился в свежую воронку. В нос ударило резкой тротиловой вонью.
Тот, кому впервые довелось пережить артобстрел и бомбежку, никогда, наверное, не сможет забыть овладевшего им чувства страха. Со временем человек привыкает ко всему, не такими уж страшными кажутся и бомбежки. Но первая... Ничего нет страшнее ее, хоть у меня и был одесский «опыт»!
Самолеты улетели так же внезапно, как и появились.
Собрал людей. Все целы, а вот лейтенанта Тряскина, как позже узнал, ранило. Наверное, тоже угодил под бомбежку.
Погода начала ухудшаться. Крепчал мороз, усилился ветер. А путь предстоял неблизкий. Однако, как говорится, крупно повезло: позади белыми призраками выскочили две «тридцатьчетверки».
Я вскинул автомат вверх, побежал им навстречу. Обе машины остановились, из люка вынырнул лейтенант. (Он оказался однофамильцем моего подчиненного Гриши Захарова, перегонял танки после небольшого ремонта). На мою просьбу взять хлопцев на броню офицер усмехнулся:
— Тело довезу, а за душу не ручаюсь.
— Черт с ней!
Вскарабкались на танк. Машина начала набирать скорость.
— На этом железе все кости выдует,— посетовал мой Захаров, подставляя попеременно руки под горячий воздух, идущий сквозь жалюзи мотора.
На пути движения танка оказалась пушка с оторванным колесом и погнутыми станинами. Около нее — целый штабель зарядных ящиков. Казалось, немецкий расчет собирался здесь воевать до самой весны.
Механик-водитель, не сворачивая, направил машину прямо на пушку, хотел было ее приутюжить. И вдруг... из-за штабеля выскочил немец. Пробежав несколько десятков метров, он из автомата дал пару очередей в нашу сторону. Пули звякнули о металл. Потом фашист бросил оружие и зайцем запетлял перед танком. Механик-водитель прибавил газку, поравнялся с гитлеровцем, и Захаров, изловчившись, втащил его за ворот на броню.
На первый взгляд пленному было лет пятьдесят.
— Дохляк,— сказал Гриша и брезгливо поморщился.
— Что ты?— смеясь, возразил Петров.— Своди в баню фрица, отмой, соскреби щетину, одеколоном побрызгай — будет как жених.
Я забрал у немца «зольдбух» — солдатскую книжку в серой коленкоровой обложке, полистал ее и сунул в карман. «Одолжил» и его финский нож, свой — самодельный с наборной ручкой — отдал Захарову.
И еще один любопытный документ обнаружился у пленного — памятка о борьбе с холодами. Сейчас уже не помню подробностей, но говорилось в ней о том, как лучше уберечься от мороза, как защитить от него нижнюю часть живота, ноги и голени, используя газеты. «Ага,— подумал тогда я,— оказывается, холодно гадам на нашей земле, вот и обертывают свои ляжки газетами с реляциями о победах на «восточном фронте».
Нашего случайного «гостя» мы вскоре передали подполковнику Чепурному, в штаб бригады.
Сославшись на приказ комбрига, я попросил лейтенанта Захарова помочь отыскать места переправ. Тот дал добро, и мы подошли к берегам Аксая. Русло здесь почти сливалось с плоской степью, и лишь невысокие всхолмленные берега говорили о том, что между ними под ледяным панцирем течет вода.
Отходя, немцы предусмотрительно сожгли мосты, заминировали броды и переправы. На левом берегу сосредоточилось значительное количество танков, орудий, пехоты... Обо всем этом мы доложили в штаб бригады по танковой рации.
Отыскав удобное место для переправы, мы вместе с танкистами устремились вперед. И лишь только выбрались из лощины на бугор, словно огнем дохнуло в лицо. Все вокруг засверкало, заухало, ударили густые пулеметные очереди.
Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.
«Санньяса» — сборник эссе Свами Абхишиктананды, представляющий первую часть труда «Другой берег». В нём представлен уникальный анализ индусской традиции отшельничества, основанный на глубоком изучении Санньяса Упанишад и многолетнем личном опыте автора, который провёл 25 лет в духовных странствиях по Индии и изнутри изучил мироощущение и быт садху. Он также приводит параллели между санньясой и христианским монашеством, особенно времён отцов‑пустынников.
Татьяна Александровна Богданович (1872–1942), рано лишившись матери, выросла в семье Анненских, под опекой беззаветно любящей тети — Александры Никитичны, детской писательницы, переводчицы, и дяди — Николая Федоровича, крупнейшего статистика, публициста и выдающегося общественного деятеля. Вторым ее дядей был Иннокентий Федорович Анненский, один из самых замечательных поэтов «Серебряного века». Еще был «содядюшка» — так называл себя Владимир Галактионович Короленко, близкий друг семьи. Татьяна Александровна училась на историческом отделении Высших женских Бестужевских курсов в Петербурге.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.