Впереди - ледовая разведка - [49]

Рассказывая однажды о полете на СП-2, о том, как Титлов его спас и как мастерски Михаил Алексеевич садился ночью на колесах в сомовский лагерь, Водопьянов смеялся:

— Да что там на колесах! Титлов у нас такой ас, что может любой самолет посадить на льдину вообще не выпуская шасси.

Все знали: Водопьянов – рассказчик увлекающийся. Решили, что он «увлекся» в очередной раз.

В тот день, когда трофейный гигант – четырехмоторный «Кондор» – падал на лед Карского моря, тоже было 13-е число: 13 декабря 1946 года.

Экипаж Титлова возвращался с ледовой разведки. Три месяца они пилили галсами моря Арктики от Земли Франца-Иосифа до Чукотки, помогая судам пробиваться сквозь тяжелые льды. Сотни часов в воздухе. Каждый день почти по двадцать часов в воздухе.

Все это, кажется, позади. Последний перелет, из Хатанги в Москву. На борту геологи, полярники, геодезисты, вместе с экипажем – 21 человек. Все спешат домой к Новому году.

Они шли над Ямалом в глубоких сумерках. Вдруг один из моторов заглох. Еще через двадцать минут механик доложил командиру:

— Второй мотор начал чихать.

— Слышу.

Мотор почихал-почихал и заглох.

«Кондор» шел на высоте 50 метров. Внизу были лишь льды Байдарацкой губы. Сумерки, не различишь, — где небо, а где лед. Да еще метель. Все белым-бело кругом. О посадке на лед в таких условиях и думать нечего.

Титлов услышал позади себя голос бортмеханика:

— Михаил Алексеич, и третий сдает.

Ждать, пока и третий мотор заглохнет, нельзя. Тогда самолет потеряет управление.

— Передавай, — сказал Титлов радисту. — «Садимся на лед Байдарацкой губы между Усть-Карой и Маррасале». Всем скажи: держаться покрепче.

Командир всматривался в сумерки, пытаясь разглядеть торосы. Да разве что-нибудь разглядишь? Он посадил самолет на брюхо – не выпуская шасси.

Самолет полз по льду, а Титлов думал только об одном: лишь бы не наскочить на торосы, иначе кабина в лепешку и – взрыв. Самолет замер всего в нескольких метрах от выплывшей вдруг из тумана гряды льда.

— Вокруг «Кондора» – торосы и ропаки, — вспоминал Аккуратов, летавший потом на поиски. — Никто не мог понять, как Титлову удалось среди этих надолбов посадить самолет. А в трехстах метрах пенилось открытое море. Небольшие куски льда, отрываемые волнами, уходили в темноту ночи.

…Самолет замер, и командир посмотрел на часы: 13 часов 13 минут. Можно считать – первая посадка на дрейфующий лед в полярную ночь прошла успешно. Хотя и без шасси.

Все сидели словно завороженные – боясь пошевелиться. Поднялись со своих мест, лишь когда поняли, что лед крепкий.

Связь сразу восстанавливать не рискнули. Где-то мог пролиться бензин – тогда от малейшей искры самолет вспыхнет.

Вышли на связь только часа через три. Сразу же услышали: все ближайшие поселки непрерывно зовут их «Кондор». Радист передал первую радиограмму из «лагеря Титлова»:

«13 декабря в 13 часов 13 минут произвели посадку. Координаты 69 градусов 20 минут северной широты, 67 градусов 30 минут восточной долготы. Все в порядке».

Так в Карском море родился «лагерь Титлова». Кто-то назвал его так сначала в шутку, вспомнив о челюскинцах, о лагере Шмидта, а потом название прижилось.

— Ну, надо обустраиваться, — сказал командир. — Неизвестно, когда придет помощь. Чего медлить.

Шестнадцать дней просуществовал на льду «лагерь Титлова». Последним самолетом вывезли экипаж «Кондора». Так что к Новому году все успели домой. В Новый год Титлов поднял тост и за чертову дюжину. «Все-таки число тринадцать не такое уж злосчастное».

Один полет Матвея Ильича

Он спросил у экипажа:

— Что будем делать?

— Ты, Матвей Ильич, командир, тебе и решать, — ответил экипаж.

Еще час назад он такого вопроса не задал бы. Еще час назад его экипаж знал: они будут кружить над кунгасом, пока не подойдет тральщик.

Они и так уже кружили восемь часов. Восемь ужасных часов. Внизу, в бушующем море, волны швыряли маленькое суденышко, погибали люди. Вначале летчики пытались сосчитать, сколько же осталось в живых, и не могли: люди сидели среди трупов и почти не шевелились.

Уйти от этого ужасного зрелища, набрать высоту или делать большие круги было нельзя. Туман прижимал их к штормовому морю: чуть в сторону – потеряют из вида кунгас. Найдут ли его на следующем заходе?

И все равно еще час назад он экипажу такой вопрос не задал бы. Каждый понимал: посадить «Каталину» на такие волны – и людей не спасти, и самим погибнуть.

Еще час назад он, командир гидросамолета Матвей Ильич Козлов, считал, что главное они сделали – нашли людей с погибшего парохода. Нашли уже тогда, когда никто не надеялся, — через десять дней, в шторм, в туман. Теперь оставалось только ждать тральщика и точно навести его на кунгас. Каждые полчаса их радист давал пеленг. Их самолет – маяк, без него судно не отыщет людей.

Уже восемь часов они ждут. Восемь часов висят над Карским морем. Где-то на дне этого моря лежит потопленный немецкой подводной лодкой пароход «Марина Раскова».

Карское море еще не знало такой трагедии. Гибли конвои, уходили на дно суда с грузами, отбивался от «Адмирала Шеера» Диксон. Но шел уже 1944-й год, и до сих пор ни один наш конвой не постигла такая тяжелая участь, как БД-5, караван № 5 Белое море – Диксон. На «Расковой» было 354 пассажира. Среди них – 116 женщин, 24 ребенка. Люди семьями ехали на полярные станции. Да еще эскорт – три тральщика. Уцелел лишь один – 116-й.