Вперед, Паола! - [18]

– Ты не хочешь кончить, не добравшись до меня?

– О Господи, ну конечно!

– Так сказал Рикки Джине, когда она хотела взять его в рот.

– Боже мой, что ты делаешь со мной! Ну, погоди же, я тебя заставлю потерять голову, хоть на минуту.

Он быстро наклонился и принялся целовать ее соски, язык его стремительно вращался, лизал, ласкал, зубы слегка прикусывали нежную плоть. Между тем рука его проскользнула между ног Паолы. Он легко ласкал пальцами трепещущую нежность и всем существом своим чувствовал ускоряющееся биение ее сердца, ее нарастающее желание. Роберто чуть приподнял ее, положил на воду, ноги ее обвились вокруг его бедер. Он поддерживал ее под спину, и так они качались с волнами некоторое время, переводя дыхание. Потом он стал медленно входить в нее; почувствовав препятствие, взглянул вопросительно.

– Не смотри так удивленно. Ты – первый.

– Господи, Паола, ты уверена, что хочешь…

– Да, да, да! Только будь осторожнее, я немного боюсь. Ты такой огромный.

– Не бойся, любовь моя, я буду нежен. Это совсем не так страшно, как ты думаешь.

Роберто наклонился и принялся снова целовать и ласкать языком ее набухшие соски. Бедра его пришли в движение, он начал медленно, но упорно пробиваться вглубь, все дальше и дальше.

Паола всем существом чувствовала его мягкие удары, невольно тело ее восприняло ритм и начало двигаться навстречу. Это был завораживающий танец в воде. Вдруг все внутри напряглось, натянулось и взорвалось резкой, но сладостной болью. Он вошел в нее целиком, казалось, еще чуть-чуть – и он пронзит ее сердце. Паола обхватила Роберто за шею, прильнула к нему, не расцепляя ног, не отпуская его от себя, из себя. Некоторое время они были неподвижны, слившись воедино, потом он опять опустил ее на воду и заскользил внутри нее, сначала медленно, как бы прислушиваясь к ней, потом все быстрее и быстрее. Боль вернулась, уже слабее, но такая же изумительная, как и в начале. Жгучий, пьянящий поток подхватил Паолу, завертел, закружил одержимо. Внутри все сжималось, пульсировало в такт движениям мужчины. Она закричала, запела:

– Я женщина, женщина, и мой возлюбленный танцует во мне свой исполинский танец!

Движение становилось все неистовей, страсть играла в них. Они достигли пика блаженства, тела их сотрясла сладостная дрожь. Еще мгновение они были слиты. Еще одно дивное мгновение – и оба рухнули без сил на теплый песок.

5

Гольвезе было уже под семьдесят, но он совершенно не ощущал своего возраста. В его семье все были долгожители и отличались отменным здоровьем. Он был родом из крестьянской семьи, его родственники до сих пор возделывали виноградники в Тоскане. Благословенная Тоскана, обласканный Богом уголок!

Как он рвался оттуда! Его кипучая натура задыхалась в деревне, требовала бешеных ритмов больших городов. С самого детства он почему-то знал, что настоящая, яркая жизнь проходит мимо, и это бесило его. Он был чужим в своей семье.

Удо единственный из всех многочисленных Гольвезе, так сказать, выбился в люди. Он привык всего добиваться сам и, наметив себе цель, шел к ней напролом. Даже его дед, седой патриарх, против которого никто в семье и пикнуть не смел, отступил перед упорным желанием внука уехать во Флоренцию и продолжить там учебу после школы. Правда, для этой уступки была еще одна причина, но об этом позже.

Через несколько лет Гольвезе перебрался в Милан, Мекку итальянского бизнеса. Свое собственное рекламное агентство он основал довольно поздно, всего лет двадцать назад, но бесценный опыт, накопленный долгими годами работы в других фирмах, упорство, чутье и чуточка везения принесли ему успех. Он легко сходился с людьми, умел налаживать связи, а главное подбирать кадры. Очень скоро он создал уникальную команду, которая и обеспечивает неизменный успех его фирмы вот уже много лет. Гольвезе ничуть не страдал от скромности. Он прекрасно понимал, что ни один оркестр не сыграет шедевра без дирижера. А он-то и был тем самым дирижером, который делает коллективную работу совершенной и индивидуальной. «Стиль Гольвезе» известен во всем мире, и не будь его, не было бы и его успеха.

У него две страсти в жизни, и об этом известно всем, особенно его жене: работа и женщины. В последнем он был даже больше, чем итальянец, он был Гольвезе. Он буквально страдал от мысли, что на свете живет столько разных женщин, которых он никогда не узнает. Он обожал, боготворил, желал всех женщин мира вне зависимости от комплекции и цвета волос. Про него даже ходила шутка: если премьер-министр соберет на совещание ведущих бизнесменов страны и там будет присутствовать одна женщина, где будет сидеть Гольвезе и где будут его руки, на столе или под столом? Догадайтесь с трех раз. Обычно догадывались с первого.

Его жена, Тересита, с которой Гольвезе при всех его своеобразных качествах ухитрился прожить уже сорок с лишним лет, сначала безумно страдала каждый раз, когда узнавала об очередной измене мужа. Но так как она была ревностной католичкой и развод для нее – дело немыслимое, она в конце концов смирилась с неизбежностью, приняла это как кару Божью и полностью посвятила себя семье и детям. Когда-то в молодости она была очень хороша собой. Роскошные черные волосы обрамляли чуть удлиненное оливковое лицо с огромными угольно-черными глазами. Миниатюрная, изящная фигурка казалась невесомой. Ее бешеный темперамент удерживал Гольвезе на семейном ложе почти месяц, своеобразный рекорд для него. Потом все пошло по-старому. Она рано увяла и оплыла, как это нередко случается с итальянками, и с годами выработала в себе некое ироническое отношение к похождениям мужа, которое усиливалось по мере того, как муж ее становился старше, а его пассии все моложе и моложе.