Возвышение Сайласа Лэфема - [4]

— Ой! — сказал Бартли. — До чего красиво!

— Недурно, — согласился Лэфем. — Это у нас новинка, идет отлично. Поглядите-ка! — сказал он, взяв одну из банок и указывая на первую строчку этикетки.

Бартли прочел: СОРТ «ПЕРСИС» и с улыбкой взглянул на Лэфема.

— Ну да, в ее честь, — сказал Лэфем. — Подготовил и пустил в продажу ко дню ее рождения. Ей было приятно.

— Еще бы! — сказал Бартли, записывая, как выглядели банки.

— Об этом, пожалуй, не надо в вашем интервью, — сказал неуверенно Лэфем.

— Именно это и будет в интервью, мистер Лэфем, если даже не будет больше ничего. Я сам женат и отлично вас понимаю. — Дело было на заре успехов в «Бостонских Событиях» и до того, как пошли у него с Марцией серьезные нелады.

— Вот как? — сказал Лэфем, узнавая в нем еще одного из большинства женатых американцев; кое-кто недооценивает своих жен, зато все остальные считают их несравненными по уму и талантам. — Ладно, — добавил он, — это мы учтем. Где вы живете?

— Не живем, а снимаем квартиру. У миссис Нэш, Кэнери Плейс, 13.

— Что ж, всем нам приходилось так начинать, — утешил его Лэфем.

— Да, но больше мы так не можем. Скоро, надеюсь, будет своя крыша над головой, вероятно, на Кловер-стрит, — сказал Бартли и вернулся к делу. — Вы, думаю, не теряли времени, когда узнали, какие у вас залежи?

— Не терял, сэр, — ответил Лэфем, отрывая взгляд от Бартли, в котором он увидел сейчас себя самого в молодости, в начале своей семейной жизни. — Я сразу вернулся в Ламбервиль, все распродал и все, что сумел наскрести, вложил в краску. А миссис Лэфем во всем мне помогала. Ее никакие трудности не испугали. Вот это женщина!

Бартли засмеялся.

— На таких большинство из нас и женится.

— Вот уж нет! — сказал Лэфем. — Большинство женится на маленьких глупышках, которые только выглядят как взрослые женщины.

— Да, пожалуй, что так, — согласился Бартли, словно сразу переменил мнение.

— Если б не она, — заключил Лэфем, — из краски ничего бы не вышло. Я ей все время говорил, что удачу принесли не семьдесят пять процентов перекиси железа в руде, а семьдесят пять процентов пероксида железа в ней самой.

— Отлично! — воскликнул Бартли. — Надо будет рассказать это Марции.

— И полгода не прошло, как на каждом заборе, на каждом мосту, стене, амбаре и скале был нарисован образчик Лэфемовского Минерального Красителя в трех цветах — с них мы начинали. — Бартли сел на подоконник, а Лэфем, стоя перед ним, поставил вплотную к нему свою большую ногу; это никому из них не мешало.

— Я немало слыхал нареканий на «С.Т. 1860-х», и на печную политуру, и на лекарство от почек — зачем их вот так рекламировали; и в газетах об этом читал, только не пойму, что тут плохого. Если владельцы амбаров и заборов не против, то публике-то какое дело? Что за святыня такая — скала, или речка, или вагон, будто уж нельзя там написать в три цвета о минеральной краске? Пусть бы тем, кто рассуждает про пейзажи и пишет про них, довелось взрывать какую-нибудь скалу из этого пейзажа или рыть яму, чтобы ее туда упрятать, как нам приходилось на ферме; они по-другому запели бы насчет осквернения красот. Уж я ли не люблю красивый вид — скажем, широкую аллею, а на ней полдюжины больших пирамидальных вязов. Но не стану я защищать каждую каменную дылду, точно мы какие-то чертовы друиды. Я так считаю: пейзаж для человека, а не человек для пейзажа.

— Да, — сказал небрежно Бартли, — для рекламы печной политуры и лекарства от почек.

— Для каждого, кто знает, как его использовать, — ответил Лэфем, не чувствуя иронии. — Пусть попробуют пожить на природе зимой, где-нибудь на канадской границе; по горло будут сыты, и надолго. Так на чем я остановился?

— На украшении пейзажа, — сказал Бартли.

— Да, сэр; начал я с Ламбервиля, и для него тоже кое-что началось. Вы теперь не найдете его на карте, и в словаре не найдете. Лет пять назад отвалил я им денег на ратушу, и на первом же заседании проголосовали за перемену названия. Теперь он не Ламбервиль, а Лэфем.

— Не там ли делают красную краску Брэндона? — спросил Бартли.

— Это от нас около девяноста миль. Брэндон — краска хорошая, — честно признал Лэфем. — Я бы вам показал наши места как-нибудь, когда будете свободны.

— Спасибо, я охотно. Там и фабрика?

— Да, там. Так вот, начал я дело, а тут война. Прикончила она мою краску. Будь у меня знакомства, я бы ее сбывал правительству для лафетов, для армейских фургонов, а может, и для судов. Но не было у меня ничего этого, и остались мы на бобах. Я был прямо убит. А жена взглянула на это иначе. Это, говорит, провидение, Сайлас. За такую страну стоит сражаться. Надо тебе идти защищать ее. Я и пошел. Я понимал, что она дело говорит. Тяжело ей было отпускать меня, но еще тяжелее было бы, если бы я остался. Вот она у меня какая. Я и пошел. А она на прощанье сказала: краской я сама займусь, Сай. У нас была тогда всего одна дочурка — мальчик-то умер, — а еще жила с нами мать миссис Лэфем; и я знал, что, если времена изменятся, жена уж будет знать, что делать. И пошел. И всю кампанию проделал, так что можете величать меня полковником. Пощупайте-ка вот тут! — Лэфем взял два пальца Бартли и нажал на шишку над своим коленом. — Чувствуете кое-что твердое?