Возвратный тоталитаризм. Том 1 - [172]

. Для того чтобы возник эффект воспроизводства, передачи свидетельств от группы к группе или ее институционализация, необходимо включение механизмов стереотипизации опыта и изложения, подсоединение генерализирующей интерпретации к частным свидетельствам и процедурам «понимания» обстоятельств прошлого. Генерализация в данном случае означает синтез трех процедур, имеющих разную функцию и природу: а) обозначение события (выделение его исходя из тех или иных «ценностей») и б) его генезис (какая-то причинная или логическая, мотивационная, функциональная связь с другими факторами или действиями людей, групп, институтов, «генеалогия события», причем здесь возможны две схемы «происхождения события»: предметная и исследовательская, методологическая, реконструирующая контекст события); в) его практическая оценка, устанавливающая отношение к событиям со стороны говорящего и, соответственно, слушающего, часто смешиваемая с «генезисом», объяснением происхождения события. Только при одновременном действии всех трех процедур образуется смысловая связь, доступная для «понимания», то есть для внутреннего воспроизведения этих обстоятельств «другим» или «другими», возникает последовательность воспроизведения смысла. Иначе говоря, в принцип генерализации заложена схема понимания смысла события, его происхождения или оценки. А если это так, то следует признать, что «память» – это не спонтанный субъективный акт, а сложно организованное социальное действие (взаимодействие), смысл которого действующие лица соотносят со смысловыми порядками других групп и институтов. История или массовая историческая «память» (в отличие от фольклора, традиции, ритуала), не говоря уже о специальных формах закрепления прошлого в публицистике, архивном деле, науке, возникает только в сложно устроенном, то есть структурно и функционально дифференцированном социуме, способном закрепить и удержать это прошлое. Любое определение некой ситуации в качестве «события» происходят как индивидуальная или «коллективно» санкционированная проекция предполагаемых или неявно подразумеваемых квалификаций ее «из воображаемого будущего», с «точки зрения» будущих рассказов о ней другим людям или поколениям[370].

Без обобщения и включения в определенные коллективные сюжетные схемы личный прожитый опыт не удерживается и не передается. Такой вывод вытекает из анализа материалов исследований, в частности из опыта людей с низким уровнем образования, переживших сталинские репрессии, голод, коллективизацию или слышавших рассказы об этом от ближайших членов семьи. В этой среде индивидуальная «память» о пережитом или о прошлом сохраняется даже ярче, чем в какой-либо другой среде, но – что существенно – далее она не передается: следующие возрастные группы не знают о событиях прошлого, которые отмечали старшие (табл. 91.2–92.2).

«Память» о прошлом сохраняется лишь относительно тех событий, которые:

а) получают общественно значимое содержание («значение для других, смысл событий»);

б) имеют общепринятую повествовательную (нарративную) форму (жанр, формула, канон, языковые или сюжетные стереотипы изложения), в которой в снятом виде уже содержатся некоторые элементы генерализации события;

в) имеют значение для будущего или настоящего (идеологическое, политическое, экономическое), то есть выделяются, оцениваются в какой-то ценностной перспективе;

г) связаны с социальными интересами, групповыми или институционально закрепленными представлениями, определяющими поведение в других областях, других институциональных зонах (господства, идеологии, морали, политики, образования, культуры и т. п.).

Для анализа их значимости необходимо выделить плоскость интересов памяти действующих (вспоминающих или рассказывающих, слушающих и запоминающих), под влиянием которых происходит смысловой синтез отдельных сообщаемых сведений и изложений пережитого. Сами по себе эти интересы могут иметь разную природу и направленность – отрицание или подтверждение одних конструкций прошлого, самоудовлетворение от рассказа, повышение статуса рассказчика или героя рассказа (героизация поведения, превращение его в образцовое или подобающее), закрепление идеологических версий, мифологизация, анализ и самопонимание, обоснование правоты и вины – своей или других, признание в глазах других, акцентирование «ужасного», нарушающего норму, или «величественного» и пр. Во всяком случае, элементы рационализации прошлого, как и его мифологизации, – вещь, сопутствующая практически любой конструкции памяти.

Рассмотрим вопросы объема и структуры «памяти» более конкретно, на материале наших опросов[371]. Начнем с выявления параметров устной коммуникации в самых доверительных сферах общения, в семье.

Главная или явно выделяющаяся тема в семейных разговорах старших и младших – обсуждение действий руководства (вождей) страны и выражение неудовлетворенности ими, неэффективности управления, с воображаемой точки зрения коллективных интересов, с позиций государственного патернализма. На втором месте – тема репрессий. История в этом русско-советском смысле означает не участие в политике, а наблюдение за ней как за зрелищем и его кухонное обсуждение. Модель здесь: «пикейные жилеты».