Возвратная волна - [9]

— О да! — подтвердила пасторша. — Он мне очень напоминает нашего Юзефа. Помнишь, отец? Ведь Юзеф, когда был у нас в прошлом году на каникулах, говорил об англичанах совершенно то же, что и Фердинанд. Милое дитя!..

И добрая худенькая жена духовного пастыря вздохнула, оправляя лиф черного платья, сшитого, видимо, в расчете на большую толщину.

Фердинанд тем временем гулял по саду с красивой Аннетой, восемнадцатилетней дочерью Бёме. Они знали друг друга с первых лет жизни, и девушка ласково, даже горячо встретила товарища детства, с которым так давно не виделась. Они гуляли около часу, но лень был жаркий, у Аннеты, должно быть, разболелась голова, и она отправилась в свою комнатку, а Фердинанд вернулся к старикам. На этот раз он говорил мало и был не в духе, чему никто не удивлялся (и меньше всего пастор и его супруга), считая, что молодому человеку куда приятней общество хорошенькой девушки, чем самых почтенных стариков.

Когда Адлеры вернулись домой, Фердинанд сообщил отцу, что собирается завтра съездить в Варшаву.

— Зачем? — закричал отец. — Неужели тебе за восемь часов уже наскучил дом?

— Ничуть! Но ты должен принять во внимание, что мне нужны белье, костюм, наконец экипаж, в котором я мог бы делать визиты соседям.

Однако эти доводы не убедили отца. Он сказал, что за бельем пошлет в Варшаву экономку, а насчет экипажа напишет сам знакомому фабриканту. Несколько сложней обстояло с костюмами; но в конце концов решили послать портному фрачную пару, по которой он подберет все, что нужно.

У Фердинанда совсем испортилось настроение.

— Нет ли у тебя, папа, хоть какой-нибудь верховой лошади на конюшне?

— А зачем она мне? — ответил фабрикант.

— Но мне она необходима, и надеюсь, что хотя бы в этом ты мне не откажешь…

— Конечно…

— Я хотел бы завтра же поехать в местечко и узнать, не продает ли кто-нибудь из помещиков хорошую лошадь. Думаю, что ты не будешь против.

— Ну конечно.

На следующий день в десять часов утра Фердинанд уехал в местечко, а несколько минут спустя во дворе показался Бёме со своей бричкой и лошадкой. Пастор, казалось, был необыкновенно возбужден и торопливо вбежал в комнату. Между его маленькими бачками и длинноватым носом с обеих сторон пылал яркий румянец.

Едва увидев Адлера, он крикнул:

— Дома твой Фердинанд?

Адлер с удивлением заметил, что у пастора дрожит голос.

— А зачем тебе понадобился Фердинанд?

— Ну и повеса… ну и шалопай! — крикнул Бёме. — Знаешь, что он вчера сказал нашей Аннетке?

По лицу фабриканта было видно, что он ничего не знает и даже ни о чем не догадывается.

— Так вот… — продолжал пастор, разгорячась. — Он ее просил, чтобы она ему… — Тут Бёме прервал свою речь. — Какая наглость!.. Какая непристойность!..

— Что с тобой, Мартин? — встревожился Адлер. — Что сказал Фердинанд?

— Он сказал… чтобы она ночью открыла ему окно в своей комнате!..

И бедный пастор от возмущения бросил свою панаму на пол.

Когда речь шла о предмете, не имеющем отношения к производству и продаже хлопчатобумажных тканей, Адлер соображал очень туго. Сердце его неспособно было сразу постигнуть всю глубину оскорбления, нанесенного девушке, но в нем жило чувство дружбы к старому пастору. Поэтому, рассуждая медленно, но логично, Адлер пришел к выводу, что если бы девушка послушалась Фердинанда, сын его должен был бы на ней жениться.

Он непременно должен был бы жениться. Другого выхода старик не мог себе представить.

Значит, уже через несколько часов после возвращения домой и через несколько минут после громких слов о своем исправлении Фердинанд поставил себя в такое положение, при котором ему, сыну миллионера, пришлось бы соединиться браком с бесприданницей, с дочкой пастора?.. Фердинанду жениться?.. Жениться, когда он мог вести праздную жизнь под крылышком отца, наслаждаться молодостью, деньгами и ничем не ограниченной свободой? Оттого-то теперь, когда возмущенный Бёме излил уже весь свой гнев, вдоволь накричался и остыл, Адлер впал в ярость. В старом ткаче проснулся тигр.

— Мерзавец! — закричал он. — Всего лишь неделю назад я уплатил за него пятьдесят девять тысяч рублей, а сегодня он опять выманивает у меня деньги да еще выкидывает такие штуки!

Подняв руки, он стал потрясать ими, как Моисей, обрушивая каменные скрижали на головы поклоняющихся золотому тельцу.

— Палкой исколочу этого негодяя! — рыкнул фабрикант.

Неистовство Адлера и мысль о плачевных последствиях, к которым могла привести палка в его руках, немного смягчили пастора.

— Мой милый Готлиб, — сказал он, — это уже совершенно лишнее. Предоставь это дело мне, а я уже сам попрошу Фердинанда не бывать больше у нас в доме или вести себя пристойно и по-христиански.

— Иоганн! — гаркнул фабрикант. И, когда слуга появился, сказал с раздражением: — Сейчас же послать в местечко за Фердинандом. Излуплю этою мерзавца.

Лакей посмотрел на хозяина с удивлением и страхом. Но пастор многозначительно подмигнул ему, и догадливый Иоганн вышел из комнаты.

— Милый Готлиб, — сказал Бёме. — Фердинанд уже слишком взрослый для того, чтобы его бить палкой или даже отчитывать. Чрезмерная строгость не только не исправит мальчика, а может, скажу тебе, привести его к отчаянию… толкнуть на самоубийство… Он юноша самолюбивый…