Возвращённая Победа, или Антиледокол - [4]

Разумеется, в 1942 году (а тем более, в 1943 и далее) Гитлер был бы рад, если бы Япония ввязалась бы еще и в войну с нашей страной. В июле 1942 японский Совет по связям правительства со Ставкой детально обсуждал этот вопрос и совершенно справедливо рассудил, что курс "на активную политику в отношении СССР в нынешних условиях приведет к чрезмерному рассеиванию сил империи; существует опасность, что это не только не улучшит общую обстановку, но и значительно ослабит давление Японии на Англию и Америку в Восточной Азии. Это позволит Америке и Англии увеличить свои силы в Европе". Тем не менее, Совет принял решение: "Японская империя, сделав на всякий случай тщательные приготовления в северном направлении, тем самым оттянет силы Советского Союза на Восток". (Такусиро Хаттори, "Япония в войне 1941–1945", стр. 189–291). Иначе говоря, даже самый преданный и полезный союзник не может дать больше того, что имеет.

Я так детально остановился на вопросе о «бесполезности» для гитлеровской Германии японского союзника, потому что этот пример очень наглядно иллюстрирует главный "творческий метод" автора «Ледокола» беззастенчивое вранье даже там, где в этом нет никакой особенной необходимости — просто так, для красного словца, лишь бы потрафить доверчивому читателю.

3.

Впрочем, у Суворова есть и более изощренные образцы лжи и передергиваний. Речь идет о комментарии к книге Габриэля Городецкого "Миф «Ледокола». Вот что пишет Суворов: "Целая книга против нас вот с такими заворотами: "Командиры — 40 % шляпы, бесхарактерные, трусы и т. д." Это о командном составе Красной Армии". И далее Суворов патетически восклицает: "Попробуйте в Париже найти книгу о неготовности Франции к войне! Я [то есть он, Суворов] три пары железных сапог истоптал, три железных колпака износил, три железных посоха истер о парижские тротуары — ничего по книжным развалам о неготовности Франции к войне не обнаружил. Все только о нашей неготовности, все — о нашей глупости, о трусости Сталина, его маршалов, генералов, офицеров и солдат. А вот если бы какой-то умник вздумал вычислять процент дураков и трусов среди офицерского состава французской армии, то ему бы быстро ноги выдернули, чтобы не топтал ими французскую землю. А издательство, выпустившее книгу с такими сведениями, свирепая толпа просто сожгла бы". (Виктор Суворов, "Последняя республика", глава "Свидетель найден!").

Тут вранье все — от первого до последнего слова. Почти все французские политики и военные, так или иначе причастные к позорному разгрому Франции в 1940 году, писали мемуары, в которых объясняли — как же случилось такое, что Франция оказалась не готова к войне. Если говорить только о верхушке, то свои воспоминания оставили Эдуард Эррио, Поль Рейно, Поль-Бонкур, Жорж Боннэ, генералы де Голль, Вейган и Гамелен, французский посол в Германии Франсуа-Понсэ и т. д. И никто им ноги не выдергивал. Некоторые из них (например, Эдуард Эррио и Поль Рейно) продолжали и после войны играть заметную роль во французской политике. А Шарля де Голля, в своих "Военных мемуарах" с небывалой горечью описавшего, как именно Франция НЕ ГОТОВИЛАСЬ к войне, избрали президентом республики, наделив чрезвычайными полномочиями.

А журналисты и писатели?! Мемуары и монографии, включавшие в себя в том числе и анализ катастрофы 1940 г., написали Андре Моруа, Анри де Кериллис, Андре Жеро (Пертинакс), Жюль Ромен, Александр Верт, Женевьева Табуи и многие другие. И это — только французские авторы! В любой (подчеркиваю — в ЛЮБОЙ!) серьезной работе, посвященной Второй мировой войне (будь-то ее военным, дипломатическим или экономическим аспектам), авторы описывают НЕПОДГОТОВЛЕННОСТЬ Франции и Англии к войне и исследуют причины этой неподготовленности. Вот только несколько самых известных имен — Уинстон Черчилль, Базил Лиддел Гарт, Генри Киссинджер. Если бы господин Суворов, вместо того, чтобы, выдумывая очередную байку, елозить железными сапогами по парижскому асфальту, просто зашел в книжный магазин, — он наверняка нашел бы, что почитать.

Например, Андре Моруа, который был не только основоположником жанра литературной биографии, но и офицером французской армии. С октября 1939 года Моруа занимал должность французского официального наблюдателя при Генштабе британской армии на французской территории. В своей книге "Трагедия Франции" он так и назвал первую главу — "Почему Франция и Англия были плохо подготовлены к войне?". Факт НЕПОДГОТОВЛЕННОСТИ для автора очевиден и не вызывает сомнений: "Франция была обречена на поражение с самого первого дня. Она была обречена на поражение, потому что у нее было мало самолетов, мало танков, мало зенитных и противотанковых орудий и мало военных заводов". (Андре Моруа, "Надежды и воспоминания", стр. 44). А в следующих главах прославленный французский писатель занимается страшно крамольной (по Суворову) вещью — анализирует, в частности, офицерский состав французской армии. И описывает его, например, так: "Никто не позаботился об обороне Дуэ, Вервена, Абвиля и Амьена… Размещавшимися там подразделениями командовали полковники и генералы, давным-давно вышедшие в отставку. В начале войны их снова призвали… Эти милые старички, добросовестные чиновники, утопающие в кипах деловых бумаг, не задавались вопросом, как они поступят, если вражеские танки или вооруженные пулеметами мотоциклисты окажутся у ворот их цитаделей (там же, стр. 68–69.) Правда, до подсчета процентов Моруа не доходит. Он только отмечает, что "кое-где над морем пошлости возвышались, не давая мелочам обыденщины поглотить себя, островки героизма" (там же, стр.50).