Возвращение - [46]

Аннели с тихим щелканьем включает аппарат, и Леопольд остается один.

— Развлекайтесь, приятных переживаний! — слышится мягкий голос откуда-то из-за его спины, и на стене загорается огненно-красный круг. Леопольд уставляется на него, не зная, что пожелать. Жизнь человека — это бесконечная цепочка неосуществленных желаний, люди всегда жаждут чего-то невозможного, и меньше всего им нужна реальность. А тут тебе вдруг обещают, как в сказке о золотой рыбке, исполнить три твоих желания.

Круг начинает как бы нетерпеливо пульсировать — очевидно, время, отведенное на обдумывание, заканчивается. Леопольд впивается ногтями в кожаное сиденье, в мозгу проносятся сотни желаний, затем выкристаллизовывается одно. «В Париж, в Лувр!» — восклицает он.

…Аэродром, ожидающие люди, мужчины в форме ставят в паспортах печати, Леопольд тоже становится в очередь, внезапно его осеняет: он же невидим, и никакие пограничные или таможенные формальности на него не распространяются. И вот он идет сквозь толпу людей, он уже на берегу реки, где сквозь кроны деревьев на гладкую поверхность воды падают солнечные лучи и в отдалении виднеется знаменитый собор, но у него нет времени останавливаться, он, словно на крыльях, пересекает Париж, лишь в редкие мгновения останавливая на чем-то взгляд подольше: бьющие фонтаны и Эйфелева башня, Люксембургский сад и Триумфальная арка; уличный художник, прислонив к парапету велосипед и картины, что-то рисует — у него неплохие пейзажи, но сделаны они с явным расчетом на продажу; затем Леопольд замечает на одной из улиц группу художников, молодых и старых, картины их эклектичны, явно подражательны, сделаны в манере того или иного художника; Мулен Руж, несколько пожилых мужчин удят на берегу Сены, и уже виднеется знакомая по фотографиям колоннада Лувра, на площадке, отведенной для паркинга, множество машин, люди спешат в музей. Леопольда охватывает восторг: сейчас, сейчас я окажусь в Лувре.

Восторг, очевидно, не то слово, которое могло бы выразить состояние Леопольда — счастье от того, что его мечта осуществилась, наслаждение, которое он испытывает, стоя перед шедеврами, гордость, что он здесь, возле величайших творений живописи, возможность соприкоснуться с тем, что до сих пор казалось недосягаемым. Но его сразу охватывает страх — как преходящ и короток этот миг, очевидно, уже на то, чтобы пересечь Париж, ушло немало времени, а здесь, на расстоянии вытянутой руки, десятки картин, которые он во что бы то ни стало хочет увидеть, подолгу упиваться ими, изучать вблизи, как живописал тот или иной мастер, но для этого нужны дни, а не секунды. «Я в Лувре» — пустой звук. Лучше было бы сказать: я был короткое время в Лувре и видел одну из картин Вермера. За три минуты все-таки можно разглядеть одну картину.

Леопольд должен выбрать, времени у него в обрез, перед глазами проносятся репродукции, которые он видел в художественных альбомах. Гойя? Жорж де Латур? Портрет Жанны д’Арагон Рафаэля? Босх? Тициан? «Турецкая баня» Энгра? Фра Анджелико? Чтобы хоть раз увидеть его магические синие тона. Ян ван Эйк? Ван-дер-Вейден или же Эдуард Мане? Анри Руссо?.. Он должен выбрать такого мастера, чьих работ ни в Москве, ни в Ленинграде нет, и притом самую лучшую его картину, шедевр. Леопольд мечется по залам, картины на стенах мелькают перед его глазами подобно кадрам порвавшейся киноленты, он не знает, куда кинуться, протискивается сквозь толпу туристов (интересно, чувствуют ли они что-нибудь?), которые в сопровождении гида тоже носятся из зала в зал. Он в панике — каждую секунду время может истечь, а он еще ничего не пережил, только голова идет кругом. Он еще пытается, вылупив глаза, сориентироваться, в конце концов в отчаянии останавливается на лестничной площадке, чтобы перевести дух и выбрать какую-то определенную картину. Он старается припомнить, какие шедевры находятся в ближайших залах, ему уже все равно, кем восхищаться; туристы заполнили дверной проем, теперь они идут в его сторону, и за их спинами, на противоположной стене, он видит картины, кажется, это голландцы, проносится у него в голове, он спешит туда, но, вздрогнув, застывает на месте: в золоченой массивной раме холст, написанный им самим…

Стоило ли побывать в Лувре ради того, чтобы увидеть там собственную картину? Леопольд пытается улыбнуться, рассмеяться, но ничего не получается. Увеселительное заведение постаралось, придумав такой забавный конец, но это не смягчает чувства грусти и разочарования от поездки в Париж. Что было, то было — такова судьба туриста… На стене снова загорается круг, и на этот раз Леопольд знает, чего пожелать. Еще до того, как круг начинает пульсировать, Леопольд спокойно произносит: «Хочу присутствовать на открытии своей персональной выставки, будучи при этом весьма известным художником».

…Большой зал Дома художника битком набит, в руках у многих пышные букеты цветов, яркое освещение бьет в глаза, речь моложавого, владеющего ораторским искусством мужчины сопровождается шуршанием кинокамеры. У Леопольда в руке палка, он не знает для чего, но ему хочется опереться на нее; на миг его взгляд останавливается на собственных пальцах, он поражен — какие они смешные, костлявые и слабые; он проводит рукой по голове и с испугом ощущает гладкую кожу, мало-помалу до него доходит, что он стар. Тупая боль в груди внезапно становится такой острой, что ему хочется громко застонать, но он сдерживается — как-никак все взгляды устремлены на него. На стенах висят картины, одна из них чуть кривовато, он возмущен и с удовольствием отчитал бы кого-нибудь, но момент сейчас для этого неподходящий. Острая боль никак не отпускает, ему жарко, он устал и хотел бы сесть; попросить, что ли, стул, думает он, но вроде неудобно. Он пытается утешить себя, что скоро все кончится, но затем его начинает преследовать вселяющая ужас мысль о предстоящем банкете, где надо будет пробыть не один час, а боль в груди так невыносима, что ему хочется кричать. Он заставляет себя думать о другом, устремляет взгляд на стены, где висят его картины. Огромные отвратительные полотна, правда, кое-какие детали выписаны талантливо, но общее впечатление отталкивающее. Неужели художник настолько лишен чувства самокритики, неужели у него уже не варит голова? Но поток комплиментов в адрес картин не прекращается, и Леопольд тупо глядит на эту толпу — на людей с цветами, на поздравляющих. Все это старые или пожилые люди, редко попадается кто-то помоложе, словно пришли на похороны; они и пришли на похороны, только гроба не видать…