Возвращение Веры - [30]

Сразу я даже не испугалась. Подумала: если я умею жить и в себе, и в других, переселяться и возвращаться, то почему она, такая же, как я, не умеет?.. Тем более что она уже умирала когда–то и возвращалась из себя мертвой в себя живую, выбиралась из–под камня через маленькую щель…

Вера лежала на мне, как раздавленная.

Я выбралась из–под нее, перевернула на спину, затрясла, как куклу: «Вера! Ты где, Вера? Что с тобой, Вера? Вернись!..»

Она не возвращалась. Переселилась куда–то навсегда.

Схватив телефон, я машинально набрала номер, услышала в трубке: «Скорая помощь», — и положила трубку.

Если в моей квартире найдут шведскую журналистку, которая нелегально приехала в Беларусь и умерла от передозировки, то не найдется такой «скорой», которая бы мне помогла.

Я залезла в сумочку Веры, нашла паспорт. Виза в паспорте только российская.

Наркоманка и нелегалка… Лесбиянка — не в счет. Но, когда начнут раскручивать, то и это засчитают.

Около меня загорелось ржаное поле…

Мне бы гореть на нем, если уже набрана ванна. Потому что какая разница: в огне?.. в воде?.. Но я забыла про то, для чего набиралась ванна…

Пожар слался по ветру, ветер закручивал языки огня, то в одну сторону, то в другую, огонь вставал стеной, в которой я не находила выхода, спасения, хоть оно было…

С фотокарточки в паспорте Веры смотрела я.

Я вспомнила, что собиралась сделать час назад… Закатила Веру на одеяло и осторожно, чтобы нигде не поцарапать, затащила в ванную комнату. Там взяла под мышки и подняла в ванну. Эмалированный край ванны был гладкий, не царапался. Положив Веру ровненько, я добрала теплой воды, взяла скальпель и провела по запястью левой руки. Положила скальпель на край ванны. На нем не было ни капли крови.

Вышла, закрыла дверь.

Оделась в одежду Веры. Убрала в квартире. Хоть там и убирать было нечего: два стакана помыть да бутылку выбросить.

За десять минут дошла до вокзала. Осмотрелась, нет ли кого из знакомых?..

Никого.

Купила билет.

Поездом — в Москву, оттуда — самолетом в Стокгольм. Автобусом — в Мальме.

В Европе все близко.

Переселилась.

Я с детства это умела делать…

Добравшись до Мальме, убирала в квартире дольше, чем в Минске. Бедлам я, уезжая, оставила невероятный: грязная посуда, разбросанное белье, косметика, и плюс ко всему — вся прихожая в засохшей крови. Как это я поехала куда–то, даже кровь со стены не смыв?..

Я взялась мыть стены, почти все уже отмыла, когда спохватилась: что это я делаю?..

То, что осталось, отмывать не стала.

Проголодавшись, спустилась в магазин, чтобы купить еды. «Hej!.. — улыбнувшись сказала кассирша, взяв мою кредитку. — Har du kommit tillbaka?..»1 Я улыбнулась в ответ: «Hej!.. Jag har kommit tillbaka…»2

1 «Привет! Вы вернулись?..» (шведск.)

2 «Привет! Я вернулась…» (шведск.)

Я купила вино и, вернувшись, выпила.

С возвращением!..

Пикнул мобильный телефон Веры. Мой телефон, на который пришло сообщение. «Я купил тебе котенка. Извини. Карл».

Моего мужа, оказывается, зовут Карлом. Как шведского короля…

Почему одной — замуж за короля, а другой — набирать ванну, брать скальпель и вскрывать вены?.. Хоть, выйдя замуж за короля, тоже можно набрать ванну, взять скальпель и вскрыть вены…

Я написала Карлу, что у него есть выбор… Или забыть, что я есть, и работать в тюрьме, или помнить, что я есть, и в тюрьме сидеть. За насилие и убийство. Он ответил, что принимает первый вариант и оставляет котенка себе.

Разве я могла тогда представить, что его назначат следователем по делу Святослава, и мне придется еще писать и писать…

Тогда я все–таки боялась, что он будет искать встречи, а встретившись, не узнает во мне Веру, потому что у меня родинок на левом плече на одну меньше… Против него надо было что–то иметь, хотя бы кровавые стены в прихожей, которые я не домыла. Чтобы доказательство было, что убил… Но однажды какой–то клерк с кейсом, похожий, как мне показалось, на моего мужа Карла, столкнулся со мной при входе в кафе — и отскочил, как ошпаренный. Перебежал на другую сторону улицы, по которой шел, не оглядываясь — и я поняла, что бояться мне нечего. Пришла домой и вымыла все начисто, отскребла то, что оставалось, засохшее, из прошлой жизни.

Назавтра пошла прогуляться к морю и увидела толстого рыжего в белых пятнах кота, который лениво убегал от такого же толстого и рыжего, только без пятен, мужика. Мужик даже задыхался — так хотел догнать кота. В конце концов, кот устал убегать, мужик догнал его, наклонился и погладил…

Вы кого–нибудь, задыхаясь, догоняли, чтобы погладить?..

Когда я вела репортажи с королевских свадеб, то не призналась, что я не Вера. В этом я виновата перед ней, потому что мы договаривались, что признаюсь. Но мы договаривались как живая с живой, а не живая с мертвой…

Конечно, если бы я призналась, то это была бы бомба… Только что тогда было бы со мной?.. Со Святославом, которого я нашла только тогда, когда в газетах написали, что его арестовали, и которому надо было тут, как и там, помогать. Наста тут ничем помочь не могла.

А там помогала: смерть мою все–таки признали самоубийством. На телефон Веры Наста эсэмэску сбросила: «С возвращением в Европу! Вот для чего вы похожи были».