Возвращение великого воеводы - [7]

– Ну и ладно. Иди в свой бассейн, а я пока подготовлю свои предложения, – согласился Лобов. – Вернешься, обсудим.

Восстановление и подготовка к новому полету заняли девять дней. Еще два дня ушли у Сашки на поездку в Питер, к матери. Ей пришлось соврать, что в Москве он случайно нашел очень перспективную, но совершенно секретную работу и что, благодаря этой работе, ему, очень даже может быть, удастся восстановиться в институте без потери курса, несмотря на другую фамилию. Условия его новой работы таковы, что звонить ему не следует, а связываться он с ней будет сам, когда обстоятельства позволят. Мать, конечно, была расстроена столь краткой встречей с сыном, но ничего не поделаешь. Как говорится, птенцы вырастают и покидают родное гнездо.

Сашке, безусловно, было жаль ее, но выбор между матерью и любимой женщиной, он, как и большинство мужчин, сделал в пользу любимой. У него сердце кровью обливалось, когда он представлял, как страдает Ольга, видя каждый день, в какое убожество превратился ее возлюбленный Тимоша. А каждый день в этом времени – это почти месяц в прошлом. По крайней мере, так было за первые восемь суток. Сашку еще больше пугал окончательный расклад времени там и тут, полученный в результате его первого полета. В прошлом он провел шестьдесят три месяца, потратив на это сорок два дня в настоящем. А это уже почти полтора месяца за сутки. Но он себя пытался утешить доводом типа: «Время штука сложная, никем не познанная. Даже физики, как говорит Лобов, слабо представляют, что такое время. Похоже, что штука эта очень даже нелинейная, и как и каким боком она к тебе обернется, абсолютно неизвестно. Может быть, в этот раз на одни сутки здесь придется всего лишь неделя там, а то и того меньше. Тогда Ольге не так уж и долго ждать придется».

Как бы то ни было, но в новый полет старший сержант запаса Ремизов-Ракитин рвался с такой энергией, что удержать его не было никакой возможности. Да и зачем, собственно, удерживать, если человек здоров и готов во всех смыслах к выполнению задания?

Сразу же после возвращения Сашки из Питера Лобов погрузил его в новый сон. Эмоции, которые при этом испытывал нетерпеливый влюбленный, наверное, можно было сравнить с ощущениями первого человека, отправившегося в космос. Переполняемый радостными предощущениями Саша Ремизов-Ракитин заснул в лобовской лаборатории, а Тимофей Воронцов-Вельяминов проснулся… непонятно где. Нет, это явно было то самое, нужное ему время, но комнаты, в которой он проснулся, он не узнавал. А рядом с ним, присев на край его кровати, была не Ольга Тютчева, а Фленушка-Гертруда.

Сашка не виделся с ней что-то около пяти лет, с того самого момента, когда он, покинув вельяминовское гнездо, отправился в Кострому. С тех пор жизнь его несла как бурлящий горный поток, швыряя от одного опасного препятствия к другому. И Фленушка не то чтобы забылась, нет, скорее провалилась куда-то на периферию сознания. Теперь же она сидела на его кровати, как будто и не было пяти лет разлуки и забвения. За эти пять лет она заматерела и слегка располнела, превратившись из смазливой девчонки в настоящую красавицу.

– С добрым утром, Тимоша, мил-дружок! – Ее мягкая белая ручка нырнула под одеяло и легла Сашке на голую грудь, осторожно заскользила вниз по животу и, наконец наткнувшись на то, что, видимо, и искала, остановилась. – Ах, какой ты неугомонный, Тимоша! Ты опять хочешь меня? – Она лукаво рассмеялась и прилегла на кровать, пристроив голову на Сашкин живот. – Нет, уже утро, малыш, нельзя. Пора вставать, завтрак скоро.

Теперь, когда она прилегла, Сашка рассмотрел, что ее полнота – это не просто полнота, а самая что ни на есть беременность. От дикости и неожиданности происходящего он, казалось, потерял дар речи. Попробовал было возмутиться бесцеремонностью бесстыжей бабы и сказать ей, что их отношения пятилетней давности никак не дают ей повода для подобного поведения в настоящем, но у него изо рта вырвалось лишь нечленораздельное:

– Э-э-э…

Сашка заерзал на простыне, пытаясь вырваться из ее цепких пальчиков, что вызвало новый смешок этой прекрасной хищницы. Наконец-то ему удалось откашляться и, напрягая занемевшие голосовые связки, хрипло выдавить:

– Фленушка, что ты здесь делаешь? Оставь меня в покое и убирайся отсюда поскорее, пока сюда не зашла Ольга!

– Заговорил! Заговорил! – Она наконец-то вытащила руку из-под одеяла, вскочила с кровати и громко захлопала в ладоши, едва не подпрыгивая от радости.

– Тс! – зашипел Сашка. – Не ори! Ольга услышит! Быстрей уходи отсюда!

– Ну что ты, Тимоша. – Она перестала улыбаться и хлопать в ладоши. – Какая еще Ольга? Нет никакой Ольги. Теперь ты со мной.

II

Во всем немалом хозяйстве Вельяминовых с самого утра царила суета, обычно присущая приготовлениям к большому празднику. Хотя, если судить по календарю, время для этого выбрано не самое обычное. Пасху уже отгуляли, до Троицы еще далеко, но Манефа-ключница, всем своим видом утверждая истину, что порой врут и календари, появляется тут и там, гремит ключами, грозным голосом раздает указания и рассылает посыльных. На скотном дворе в смертельном ужасе визжат отобранные для забоя поросята, птичницы среди гогота, кряканья и хлопанья крыльев отлавливают обреченных на заклание курочек, уток и гусочек. Ватага дворовых мужиков с двумя бреднями отправлена Манефой на пруды за свежими карпами, а дед Брунок распечатывает уже третий кувшин с многолетним медом и снимает с него пробу. Дворня носится туда и сюда по делу и не по делу, и по всему обширному поместью Воронцовых-Вельяминовых ползет шепоток: «Великий воевода вернулся».