Возвращение в Прованс - [8]

В Министерстве обороны Люку предложили сменить его настоящую фамилию Равенсбург – она звучала слишком по-немецки. Называть себя Боне он больше не хотел, хотя двадцать пять лет с гордостью носил фамилию приемных родителей. Усыновившая его еврейская семья радушно приняла его, делила с ним кров, щедро награждала любовью и лаской, но теперь Люк стремился вернуться к своим истинным корням. Он не считал себя вправе принять фамилию Лизетты, и жена предложила ему назваться сокращенным именем Рэйвенс, которое выглядело вполне по-английски.

Лизетта не отрицала и не оправдывала своих действий по заданию британских разведывательных служб: ей, английской шпионке во Франции, пришлось соблазнить высокопоставленного нацистского военного и вступить с ним в интимную связь. Она согласилась на полтора года переехать в заброшенную деревушку на Оркнейских островах, дожидаясь, пока отрастут ее волосы, обритые толпой разъяренных парижан. По окончании войны Лизетта и Люк вернулись в Суссекс и сыграли свадьбу в местной церкви. Лизетта не хотела уезжать из южной Англии, но Люк не любил больших городов, поэтому ему решили подыскать подходящее занятие на побережье. Однако работать почтальоном в Уортинге или подмастерьем плотника в Рае Люк отказывался, напоминая жене, что у него уже есть специальность: он умеет обрабатывать землю и выращивать лаванду. Лизетта не жаловалась, относилась к этому с пониманием и терпеливо выслушивала отказы мужа. Семья продолжала существовать на средства жены, и это очень угнетало Люка. Он хотел быть добытчиком, своими руками зарабатывать на хлеб; невозможность заниматься любимым делом тяготила Люка.

В один прекрасный день он узнал о позиции смотрителя маяка на мысе Бичи-Хед, и на душе полегчало: безлюдная местность, уединенная работа, рядом с Истбурном, куда когда-то собирались переехать родители Лизетты.

Смотрителю маяка полагалось жилье, но находилось оно на острове Уайт, что Лизетте совсем не нравилось. Она сама готова была по два месяца жить без мужа, но, чтобы не лишать Гарри отцовского присутствия, решено было снять небольшой домик в Мидсе, на западной окраине Истбурна.

– Если прищуриться, то можно представить себе, что мы живем в Провансе, – сказала она мужу, гуляя вдоль утесов. Гарри, вцепившись ладошками в руки родителей, восторженно пинал кустики травы.

Вместо того чтобы согласиться и обнять жену, Люк пробормотал по-французски то, что думал:

– Местность крепко связана с чувствами. Родные места любишь не за красоту, а потому, что прикипел к ним сердцем.

– Ну сколько можно! – обиженно воскликнула Лизетта. – Прекрати, пожалуйста! Ради меня, ради сына… Пойми, ведь теперь это – наш дом.

Справедливое замечание жены внесло еще большее смятение в душу Люка.

На самом деле его недовольство возникло из-за неспособности выполнить данные себе обещания: выяснить судьбу своей приемной семьи, вернуться во Францию, отыскать мальчика Робера и его бабушку, которые спасли Люку жизнь и выходили его после ранения. Сейчас Роберу исполнилось двенадцать. Хотелось верить, что Мари еще жива, иначе мальчик остался бы круглым сиротой. Да, Люк обещал вернуться, но с тех пор прошло уже четыре года.

А еще он обещал расправиться с гестаповцем, заставившим его убить Вольфа Дресслера, человека, которого Люк любил как родного отца.

Самым мучительным невыполненным обещанием оставалось слово, данное бабушке: растить лаванду, пестовать ее волшебные заросли.

– Лаванда спасает жизни, дарует счастье, – напевно говорила Ида.

Возможно, лаванда и спасла им жизнь, однако ее чудодейственная сила исчезла, растворилась в бедствиях войны.

Из всего обещанного Люк исполнил лишь одно: обещание, данное заклятому врагу. Маркус Килиан всегда был для Люка загадкой. Прославленный полковник немецкой армии одновременно воплощал в себе все то, что ненавидел и чем восхищался Люк. Килиан отдал жизнь, защищая Люка, хотя оба мужчины прекрасно понимали, что на эту жертву полковник пошел ради Лизетты. Килиан ненавидел фашизм, но любил Германию. Он умер как истинный патриот, с именем Лизетты на устах. В судьбоносную ночь освобождения Парижа Люк вполне мог оказаться на месте Килиана.

Перед смертью полковник попросил Люка отправить письмо в Швейцарию, Ильзе Фогель. После войны, в конце 1945 года, дождавшись ослабления цензуры, Люк запечатал окровавленное послание в чистый конверт, добавил от себя короткую записку на французском и наклеил британскую марку. Ответа от Ильзы он не получил.

Иногда Люк задумывался, вспоминает ли Лизетта своего немецкого возлюбленного. Чтобы отогнать от себя ревнивые мысли, он приходил к высокому обрыву, смотрел в морскую даль и давал себе слово непременно сдержать обещания… но не сейчас.

Люк встал, потянулся и облизал губы, соленые от влажного ветра. Солнце уже поднялось из-за горизонта, осветило вершину утеса и заброшенный маяк Бель-Ту – частые туманы и неудачное расположение делали его бесполезным для мореходов. Новый красно-белый маяк построили на островке в океане. Люк работал посменно еще с двумя смотрителями, обеспечивая бесперебойную подачу световых сигналов с интервалом в двадцать секунд. Свет маяка был виден за двадцать пять миль. Сегодня Люк заступил на очередную восьминедельную вахту и с большой неохотой расстался с Лизеттой и Гарри. Он и так пропустил много важных вех в развитии сына: его первую улыбку, первый зуб, первое слово. Лизетта утверждала, что мальчуган четко произнес «папа».