Возвращение в джунгли - [53]

То одного, то другого смерть выхватывала из общих рядов, и каждый раз в теле находили страшную стрелу, посланную с точностью сверхчеловеческой прямо в сердце жертвы. И хуже всего было то, что ни разу за все утро, они не видели и не слышали ничего, что выдавало бы присутствие врага, ничего, кроме этих безжалостных стрел.

И в самом селении, когда они вернулись туда, было не лучше. Нет-нет с различными промежутками то один, то другой падали мертвыми. Черные уговаривали своих белых господ уйти скорей из этого страшного места, но арабы не решались пуститься в путь лесом, полным новыми и страшными врагами, притом пуститься нагруженными большими запасами слоновой кости, которые они нашли в деревне; бросить же слоновую кость они ни за что не согласились бы.

В конце концов все участники набега попрятались в соломенных хижинах – там их, по крайней мере, не достанут стрелы. Тарзан со своего дерева наметил себе хижину, в которую ушел предводитель арабов и, покачиваясь на свисающей ветке, он со всей силой своих исполинских мышц бросил копье сквозь соломенную крышу. Болезненный крик показал, что копье попало в цель. Показав таким образом, что нет им нигде защиты, Тарзан вернулся в лес, собрал своих воинов и отошел с ними на милю в сторону, чтобы отдохнуть и поесть. На нескольких деревьях он оставил часовых, но погони не было.

Осмотрев свои силы, он убедился, что нет никаких потерь, никто даже не был ранен, а по самому скромному подсчету пало не меньше двадцати врагов, пронзенных стрелами. Они были вне себя от восторга и хотели непременно закончить день блестящим набегом на селение, чтобы покончить с врагами. Они даже говорили о мучениях, каким подвергнут мануемов, которых они особенно возненавидели, когда Тарзан положил конец их мечтаниям.

– С ума вы сошли, – крикнул он. – Я показал вам, как надо сражаться с этими людьми. Вы уже убили двадцать человек, не потеряв ни одного, а вчера, действуя по-своему, как вы хотите действовать сейчас, вы потеряли дюжину, не убив ни одного араба или мануема. Вы будете сражаться так, как я говорю, или я уйду в свою землю.

Они испугались его угрозы и обещали слушаться его во всем.

– Хорошо, – сказал он, – на сегодняшнюю ночь мы вернемся в прежний лагерь. Я хочу дать арабам маленький урок, чтобы они знали, что их ожидает, если они останутся здесь. Но помощников мне не нужно. Они начнут успокаиваться, и тем хуже подействует на них переход опять к страху.

Вернувшись во вчерашний лагерь, они развели большие костры и до глубокой ночи ели и рассказывали друг другу происшествия сегодняшнего дня. Тарзан проспал до полуночи, потом поднялся и скрылся во мраке леса. Час спустя он был на поляне у селения. Внутри ограды был разведен огонь. Человек-обезьяна подполз к самой решетке и в промежутке между кольями увидел одинокого часового, сидящего у огня.

Тарзан спокойно направился к дереву в конце улицы, неслышно взобрался на свое место и вставил стрелу в лук. Несколько минут он прицеливался в часового, но вскоре убедился, что благодаря качанию веток и мельканию огня, слишком много шансов промахнуться, а надо попасть прямо в сердце для того, чтобы удалось провести задуманный план.

Он принес с собой кроме лука и стрел свое лассо и ружье, которое отобрал накануне у убитого часового. Спрятав все это в одной из развилин дерева, он легко соскочил наземь внутрь ограды, вооружившись только своим длинным ножом. Часовой сидел к нему спиной. Как кошка подползал Тарзан к дремлющему человеку. Он был уже в двух шагах от него, еще миг – и нож неслышно вонзится в сердце.

Тарзан приготовился к прыжку – быстрому и верному способу нападения зверя джунглей – как вдруг часовой, предупрежденный каким-то неясным чувством, вскочил на ноги и повернулся к человеку-обезьяне.

XVII БЕЛЫЙ ВОЖДЬ ПЛЕМЕНИ ВАЗИРИ

Когда взгляд черного мануема остановился на странной фигуре, стоящей перед ним в угрожающей позе, с ножом в руке, глаза его расширились от ужаса. Он забыл о ружье, которое держал в руке. Забыл, что можно позвать на помощь. Он думал только о том, как бы уйти от этого страшного белого дикаря, от этого гиганта, на массивных мышцах груди которого играл отблеск пламени.

Но не успел он повернуться, как Тарзан был уже возле него, и когда часовой хотел крикнуть, было уже поздно. Большая рука схватила его за Горло и свалила наземь; он боролся изо всех сил, но напрасно: с цепкой свирепостью бульдога ужасные пальцы сжимались все теснее вокруг его горла. Скоро человек-мануем затих.

Человек-обезьяна перебросил тело через плечо и, подобрав ружье часового, неслышно прошел улицей к дереву, благодаря которому так легко проникал внутрь селения. Там он спрятал тело высоко в густой листве, предварительно сняв с него сумку с патронами. Потом с ружьем в руке он продвинулся вперед на ветке, с которой хорошо мог видеть хижины. Тщательно взяв на прицел ульеобразную хижину, в которой помещался предводитель арабов, он нажал на курок, и почти сразу послышался ответный стон. Тарзан улыбнулся. Заряд попал в цель.

После выстрела минуту царило молчание, а потом арабы и мануемы высыпали из хижин как рой рассерженных ос, пожалуй, не столько рассерженных, сколько перепуганных. Напряжение предыдущего сказалось на нервах и белых и черных, и этот единственный выстрел заставил расстроенное воображение заработать, строя самые ужасные предположения.