Возвращение Титуса Кроу - [4]

И вот я опять оказался в кабинете Титуса Кроу — в трясущемся и рассыпающемся Блаун Хаусе. Передо мной возвышались древние, безумно тикающие часы. Их дверцы были открыты и где-то в глубине мерцали сполохи зеленого и пурпурного пламени. Я вспомнил рассерженное лицо моего друга, схватившего меня за плечи и выкрикивавшего какие-то указания, тонувшие в вое ветра!

— Титус! — кричал я. — Ради Бога, Титус!..

…Но лицо Титуса Кроу растаяло. Оно превратилось в лицо Писли, озабоченное и вытянувшееся. Профессор протянул ко мне увитые венами руки старика и крепко сжал мои плечи. Голос Писли успокаивал и утешал:

— Расслабьтесь, Анри! Успокойтесь! Вы теперь в безопасности. Здесь вам ничто не угрожает. Расслабьтесь, де Мариньи.

— Уингейт! Профессор!

Я с трудом проснулся, весь покрытый потом. Меня трясло. Несмотря на стягивающие меня повязки, я смог вырваться из рук профессора и теперь со страхом озирался по сторонам.

— Все в порядке, Анри, — повторил Писли. — Теперь вы в безопасности.

— В безопасности? — Кошмар быстро рассеивался. Мне наконец удалось расслабиться. Я опустил голову на мокрую подушку. — Писли, что случилось? — Я хотел получить ответ во что бы то ни стало.

Его хмурое лицо осветилось лукавой улыбкой.

— Я надеялся, что это вы расскажете мне обо всем, де Мариньи! — ответил он. — Последние сведения о вас я почерпнул из письма Титуса Кроу, найденного в руинах Блаун Хауса. Конечно, я никогда не терял надежды, но десять лет — это большой срок и…

— Что? — прервал я его. — Вы сказали десять лет?

Наконец я разогнал остатки сна и смог рассмотреть Писли, наклонившегося над моей постелью. Передо мной было лицо старика. Профессор выглядел намного старше, чем запомнился мне при нашей последней встречи.

— Да, Анри. Прошло десять лет с тех пор, как я последний раз слышал о вас. — Он нахмурился. — Но ведь вы знаете об этом? Вы должны знать! Где вы были, Анри? И где Титус Кроу?

— Десять лет! — медленно повторил я. — Боже мой! Я помню… Ничего не помню. Последнее, что я видел…

— Да?

— Часы… Огромные часы Титуса Кроу. Мы вошли внутрь, Кроу и я, он был первым. Я шел следом за ним… Каким-то образом мы разделились… Поминю, что Кроу кричал, чтобы я шел за ним. Затем… Ничего не помню… Но десять лет! Как такое могло случиться?

Тут в первый раз я заметил, что Писли заслоняет кого-то от меня. Наконец второй посетитель возмутился:

— Послушайте, профессор, я протестую. Мистер де Мариньи — ваш друг, я понимаю, но он кроме того и мой пациент!

Голос был женским, но равнодушным и сухим, почти грубым. Высокая фигура с суровым лицом, в котором чудилось что-то ястребиное, выступила из-за спины Писли. И тут я вновь оказался сражен, потому что пальцы врача, нащупавшие мой пульс, оказались удивительно теплыми и ласковыми.

— Мадам, — отвечал Писли со едва заметным американским акцентом, — мой друг находится здесь по моей просьбе, и я плачу за его лечение. Вы должны понять, что его воспоминания — единственный ключ к решению очень важных проблем. Мы ждали его возвращения целых десять лет.

— Все это может быть и так, — отвечала матрона совершенно невозмутимым тоном, — но никакие деньги не изменят моего отношения к пациентам, профессор. Единственное, что вы можете, так это забрать мистера де Мариньи из моей частной лечебницы, хотя это вовсе не в его интересах. А пока его здоровье — мое дело, я буду заботиться о нем, как сочту нужным, до тех пор, пока он не поправится, или пока вы не решите прервать его пребывание здесь. — Она сделала паузу, затем ядовито добавила. — Вы ведь, я полагаю, не являетесь профессором медицины?

— Нет, мадам, но…

— Никаких «но», профессор. Я уверена, что мистер де Мариньи получил достаточно впечатлений на сегодня. Вы сможете увидеться с ним послезавтра. А сейчас вам следует уйти.

— Но…

— Нет! Нет! Нет! — отчеканила она.

Писли повернулся лицом ко мне. Его глаза на мгновение яростно вспыхнули, но затем он улыбнулся.

— Хорошо, — наконец согласился он, и вновь обратился ко мне. — Отложим разговор на будущее, Анри. Доктор права, вам лучше отдохнуть. И не беспокойтесь. Вы в полной безопасности. — Он снова улыбнулся, бросив озорной взгляд на матрону, стоявшую у изголовья моей постели с карандашом. Пока же она чертила какой-то график, Писли нагнулся ко мне и прошептал. — Сомневаюсь, что Ктулху осмелился бы пробраться сюда!

После ухода Писли я снова уснул. На этот раз кошмары меня не мучили, и я проспал почти до полудня. Проснувшись, я обнаружил возле себя совсем юного доктора. Он снимал гипсовые повязки с моих рук. Матрона Эмили — она настаивала, чтобы ее называли именно так — помогала ему, и казалось, искренне радовалась, что, наконец, мои руки освободились от гипса.

— Вы бы не поверили, если бы видели, в каком ужасном состоянии были ваши руки, — сказала она мне. — А теперь…

Теперь на них оставалось один или два небольших шрама, по виду которых можно было предположить, что мои руки пострадали всего лишь от поверхностных порезов и царапин.

— Ваш друг профессор, — продолжала она, — собрал лучших в мире хирургов и специалистов.

Она позволила мне сесть в постели и подоткнула под спину подушки. Мне дали зеркало и разрешили побриться. Я старался не делать резких движений — кости еще болели. По отросшей щетине я определил, что бритва касалась моего лица по крайней мере неделю назад. Матрона Эмили подтвердила это и, более того, объявила, что пока я находился без сознания, она сама два раза брила меня. Таким образом, получалось, что я нахожусь в ее частной лечебнице уже три недели.