Каждая из жриц держала в руках две золотые чаши. Женщины выстроились в ряд по одну сторону жертвенника, мужчины — по другую. Наконец мужчины приблизились к женщинам и каждый взял у жрицы по чаше. Вновь началось пение. Но вот из-за жертвенника, из темного проема, который вел в глубину дворца, показалась еще одна женская фигура.
— Верховная жрица, — подумал Тарзан.
Это была молодая женщина с благообразным и умным лицом. Ее украшения отличались еще более искусной отделкой и обилием бриллиантов, обнаженные руки и ноги были почти сплошь покрыты тяжелыми золотыми украшениями, усыпанными драгоценными камнями. Обрамляющая ее тело шкура леопарда была стянута поясом из золотых колец, украшенных узором из бесчисленных маленьких бриллиантов. На поясе висел длинный, усыпанный драгоценными камнями нож, а в руках она держала тонкий жезл.
Едва женщина приблизилась к жертвеннику, пение прекратилось. Жрецы и жрицы преклонили перёд ней колени, и она, протянув вперед жезл, стала нараспев читать над ними долгую, утомительную молитву. Голос ее был нежен и певуч. Тарзану казалось невероятным, что обладательница такого голоса может превратиться, под влиянием фанатического исступления, в жестокого и кровожадного палача. С ужасом представил он себе красавицу, которая, держа в руке окровавленный нож, пьет красную, теплую кровь своей жертвы из маленькой золотой чаши, стоящей на алтаре.
Кончив молитву, жрица впервые взглянула на Тарзана. С нескрываемым любопытством оглядела она его с головы до ног. Потом обратилась к нему с какими-то словами. Тарзан понял, что она ждет от него ответа.
— Я не понимаю вас, — сказал он. — Может быть, нам удалось бы сговориться на каком-нибудь другом языке.
Он попробовал говорить с ней по-французски, по-английски, по-арабски, на языке Вазири и, наконец, на том смешанном наречии, которое распространено по западному берегу Африки.
Она только отрицательно качала головой. Тарзану показалось, что в ее голосе слышалось нетерпение, когда она обратилась к жрецам, очевидно, приказывая продолжать церемонию. Жрецы вновь закружились в бессмысленной пляске. Наконец, она дала знак к ее прекращению и указала жрецам на Тарзана. Они бросились к нему, подняли на руки и положили поперек жертвенника на спину. Голова Тарзана свешивалась с одного края жертвенника, ноги — с другого. Участники церемонии выстроились двумя рядами перед жертвенником, держа наготове свои маленькие золотые чаши, чтобы получить свою долю крови жертвы после того, как нож в руке верховной жрицы сделает свое дело.
Среди них возник спор о том, кто должен стоять впереди.
Рослый, дородный жрец с лицом гориллы пытался занять место, уже занятое другим, меньшего роста. Тот обратился с жалобой к верховной жрице. Властным голосом она призвала нарушителя к порядку. Тарзан слышал, как тог ворчал, медленно направляясь к месту, указанному верховной жрицей.
Между тем жрица медленно заносила над Тарзаном тонкий и острый нож, читая нараспев заклинания. Тарзану показалось, что рука с ножом поднималась целую вечность, пока, наконец, не остановилась в воздухе, готовясь нанести смертельный удар в его незащищенную грудь. Сначала медленно, почти незаметно, а потом, по мере учащения заклинаний, все быстрее стала опускаться рука жрицы. До Тарзана доносилось сердитое ворчание обиженного жреца. Голос его становился все громче и громче. Одна из жриц, стоявшая против него, что-то резко сказала, очевидно, упрекая его за бесчинство.
Нож, уже почти касавшийся груди Тарзана, замер. Верховная жрица подняла голову и бросила гневный взгляд на виновника неслыханного нарушения обряда.
Началось какое-то смятение. Тарзан, повернув голову в сторону споривших, увидел, как рассвирепевший жрец бросился на стоявшую перед ним женщину и ударом дубины раскроил ей череп. Дальше последовала сцена, которую Тарзан много раз наблюдал среди диких обитателей джунглей. Слепая ярость, охватившая жреца, была ему знакома. Он помнил точно такие же взрывы ярости Керчака, Тублата, Теркоза и других могучих самцов-обезьян. Безумие находило и на слона Тантора. Пожалуй, в джунглях не было ни одного самца любой породы, который не был бы подвержен таким припадкам.
Жрец впал в совершенное бешенство и, бросившись на своих собратьев, стал избивать их. С яростным ревом он кидался то на одного, то на другого, поражая их ударами своего тяжелого оружия или впиваясь в тело жертвы острыми желтыми клыками. Между тем верховная жрица стояла неподвижно на своем месте, держа над Тарзаном нож и не сводя испуганного взора с безумца, наносившего смертельные удары направо и налево.
Вскоре комната опустела. На полу лежали тела убитых и умирающих. Невредимы остались только Тарзан, простертый на жертвеннике, верховная жрица и безумец.
Разъяренный жрец окинул женщину взглядом, и в маленьких глазах внезапно вспыхнула новая страсть. Медленно подполз он к ней и стал что-то бормотать. На этот раз Тарзан, к своему изумлению, понял язык, на котором тот говорил. Тарзану никогда бы не пришла в голову мысль заговорить на нем с кем-либо из людей. Это были лающие гортанные звуки, которые издают человекообразные обезьяны.
