Возвращение. Танец страсти - [15]

Ей пришлось повысить голос, потому что из игрального автомата рядом с их столиком посыпались монеты. Едва войдя в бар, они услышали непрерывную трель «однорукого бандита», и сейчас один из посетителей кафе радостно зачерпывал полные горсти монет и прятал их в карман. Он ушел, весело насвистывая.

Обе подруги жадно ели. Они наблюдали, как рабочие вышли из бара, оставив за собой облако дыма и десяток крошечных мятых салфеток, похожих на снежинки, небрежно разбросанные на полу.

— Как думаешь, что бы сказал об этом Джеймс? — спросила Мэгги.

— Джеймс? Об этом кафе? — уточнила Соня. — Слишком грязно. Слишком приземленно.

— Я имела в виду танцы, — отозвалась Мэгги.

— Ты и сама знаешь ответ. Все это — потворство собственным желаниям. Сплошная ерунда, — ответила Соня.

— Не знаю, как ты его терпишь!

Мэгги никогда ничего не спускала Джеймсу. Ее открытая неприязнь к нему едва не заставила Соню встать на его защиту, но сегодня ей совсем не хотелось вспоминать мужа, и она быстро сменила тему разговора.

— С другой стороны, мой отец когда-то любил танцевать. Я узнала об этом всего несколько недель назад.

— Правда? Я не помню, чтобы он танцевал, когда мы были детьми.

— Он к тому моменту уже давно бросил — из-за маминой болезни.

— А, ну да, — слегка смутилась Мэгги. — Я совсем забыла.

— Во время нашей последней встречи, — продолжала Соня, — он пришел в такой восторг от моих занятий сальсой, что его энтузиазм почти компенсировал цинизм Джеймса.

Обычно Соня наведывалась к своему пожилому отцу, когда Джеймс играл в гольф. Принимая во внимание то, что эти двое мужчин с трудом находили общие темы для разговоров, для Сони это была отличная возможность повидаться с отцом. В отличие от родителей Джеймса, визиты к которым предусматривали трехчасовую поездку из Лондона, надевание высоких зеленых сапог, изредка вечерних платьев и обязательную ночевку, отец Сони жил недалеко — в пригороде Кройдоне, всего в получасе езды.

Постоянно испытывая чувство вины, она звонила в дверь его квартиры, нажимая на одну из двадцати кнопок безликого дома с девяносто пятью квартирами. С каждым визитом, казалось, проходило все больше и больше времени, прежде чем раздастся зуммер и откроется входная дверь, через которую посетители входили в бледно-зеленый голый общий коридор. Потом следовал подъем на пропахший хлоркой третий этаж — к тому моменту Джек Хайнс уже стоял в проеме дверей, готовый радушно встретить свою единственную дочь.

Соня вспомнила свой последний визит, вспомнила, как круглое лицо семидесятивосьмилетнего старика расплылось в улыбке, когда дочь появилась на пороге. Она обняла его тучное тело и осторожно поцеловала в покрытую пигментными пятнами макушку, чтобы не потревожить оставшиеся пряди седых волос, которые он аккуратно зачесывал назад.

— Соня! — тепло приветствовал он ее. — Как хорошо, что ты приехала.

— Привет, папа. — Она еще крепче обняла отца.

На низком столике в гостиной уже стояли поднос с чашками и блюдцами, кувшин с молоком и маленькая тарелка с печеньем к чаю. Джек настоял, чтобы Соня присела за стол, а сам сходил на кухню и принес чайник для заварки, который громко позвякивал, пока он его нес и ставил на поднос. Из горлышка на ковер пролилась коричневатая жидкость, но Соня знала, что лучше помощь не предлагать. Она старалась не задеть чувство собственного достоинства старика.

Когда отец взял ситечко и горячая коричневая жидкость полилась в чашку, Соня начала обычные расспросы.

— Ну и как…

Ее оборвал на полуслове звук поезда, промчавшегося мимо, всего в нескольких метрах от задней стены здания — этого оказалось достаточно, чтобы от вибрации горшок с маленьким кактусом, стоявший на подоконнике, упал на пол.

— Какая досада! — вздохнул старик, вскакивая. — Я уверен, что эти поезда стали ходить гораздо чаще, понимаешь?

Когда были принесены щетка с совком и рассыпавшийся гравий, сухая земля и непосредственно колючий кактус были терпеливо собраны и водружены назад в пластмассовый горшок, беседа возобновилась. Разговор шел по накатанной колее: чем Джек занимался в последние пару недель, что сказал доктор о его артрите, сколько ждать, пока заменят тазобедренный сустав, как он сходил в Хэмптон-Корт[15] во время недавней прогулки с другими пенсионерами, которые пришли в центр помощи инвалидам и пожилым людям. Он рассказал, что был на похоронах одного старого армейского приятеля. Последнее, казалось, стало главным событием месяца, похороны вносили разнообразие в монотонную жизнь сельских клубов, предоставляя прекрасную возможность встретиться тем, кто еще жив, и часами вспоминать о былом, прихлебывая первосортный чай.

Соня, не сводя с отца глаз, внимательно слушала его веселые истории. Сидя в автоматически регулируемом кресле — подарке от них с Джеймсом на семидесятипятилетие, — он выглядел довольным, но каким-то чужим в этом интерьере, таком же безликом, как и зал ожидания на вокзале. Все казалось временным, за исключением нелепой мебели эпохи короля Эдуарда, с которой он наотрез отказался расставаться, когда переезжал из старого дома. Эти массивные громадины темного красного дерева являлись ниточкой, связывающей его с тем местом, где он жил с Сониной матерью. И несмотря на то что мебель была абсолютно непрактичной — сервант занял всю гостиную, а комод был настолько широким, что закрывал половину окна в его и без того темной спальне, — он с ней не расставался, как и с целым садом паучников, загромоздивших комнаты своими пыльными листьями.