Возвращение Скарамуша - [135]

Если Андре-Луи и размышлял о своей участи, то без страха. Боль, разъедавшая душу, привела его разум в такое оцепенение, что думать о конце можно было с полным безразличием. Андре-Луи казалось, что он уже умер.

Со странной отрешённостью вспоминал он всё, что сделал в Париже, начиная с того июньского утра, когда пали жирондисты. Сделанное не пробуждало в нём гордости. Он занимался довольно грязным делом. Если уж называть вещи своими именами, он использовал тактику агента-провокатора. Подлое занятие. Одно утешало — оно как нельзя лучше соответствовало подлости принца, агентом которого и был Моро. Слава богу, теперь всей этой грязи придёт конец. Андре-Луи уснёт вечным сном и будет наконец свободен. Он изо всех сил старался не думать об Алине — образ, рождаемый мыслями о ней, причинял ему невыносимые страдания.

Поздно ночью в замке загремел ключ, дверь распахнулась и в проёме возникли двое. Неверный свет фонаря выхватил из темноты лица незнакомцев. Первый сказал второму несколько слов и, войдя с фонарём в камеру, закрыл за собой дверь. Пройдя к грязному сосновому столу, он поставил фонарь, и Андре-Луи разглядел стройного, элегантного молодого человека с копной золотистых волос и лицом Антиноя. Вошедший с интересом посмотрел на неподвижного Андре-Луи большими, красивыми, добрыми глазами, и лицо его стало суровым. Это был Сен-Жюст.

— Стало быть, вот он, тот мошенник, что разыграл в Блеранкуре целую комедию? — проговорил он насмешливо.

В охваченной мраком душе Андре-Луи вспыхнула искорка былого Скарамуша.

— Да, комедиант я неплохой, вы согласны, мой дорогой шевалье?

Сен-Жюст нахмурился, раздосадованный таким обращением, но потом усмехнулся и покачал золотистой головой.

— Нет, в комедии вы недостаточно хороши. Надеюсь, в трагедии сыграете получше. Ваш выход — на площади Революции. Пьеса называется «Национальное варварство».

— Автор, я полагаю, стоит передо мной? Но, попомните, пройдёт совсем немного времени, и для вас тоже найдётся роль в другой пьесе, под названием «Справедливое возмездие, или Попался, который кусался».

Сен-Жюст не сводил с Андре-Луи цепкого взгляда.

— Вероятно, вы питаете иллюзию, будто вам дадут возможность выступить перед судом. И будто вы сумеете поведать миру о неких фактах, которые раскопали в Блеранкуре?

— А это иллюзия?

— Полная. Никакого суда не будет. Я уже отдал распоряжение. Произойдёт ошибка. Вас по чистой случайности включат в партию приговорённых, которых завтра отправят на гильотину. Ошибка — очень досадная ошибка — обнаружится слишком поздно. — Сен-Жюст замолчал, ожидая реакции на известие.

Андре-Луи безразлично пожал плечами.

— Какая разница?

— Думаете, я блефую?

— Не вижу, с какой ещё целью могли бы вы прийти сюда и развлекать меня этим разговором.

— А вам не приходит в голову, что я, возможно, хочу дать вам шанс?

— Я предполагал, что рано или поздно вы об этом заговорите. Сначала блеф, потом торговля.

— Да, торговля, если вам так угодно. Но никакого блефа. Вы похитили кое-какие бумаги у Тюйе в Блеранкуре.

— Да, украл, а также у Бонтампа. Вы ещё не слышали?

— Где они теперь?

— Вы хотите сказать, что не нашли их? Разве вы не обыскали мою квартиру?

— Не валяйте дурака, Моро. — Вкрадчивый до сих пор голос Сен-Жюста приобрёл жёсткость. — Конечно, квартиру обыскали. Я лично наблюдал за обыском.

— И писем не нашли? Какая досада! Любопытно, куда же они подевались?

— Мне тоже любопытно, — буркнул Сен-Жюст. — Моё любопытство настолько возбуждено, что я предлагаю вам жизнь и охранное свидетельство в обмен на сообщение о том, где они находятся.

— В обмен на сообщение?

— В обмен на письма — скажем так.

Андре-Луи ответил не сразу. Он задумчиво разглядывал народного представителя. За восхитительным самообладанием Сен-Жюста угадывалась нешуточная тревога.

— А! Это совсем другое дело. Боюсь, отдать вам эти письма не в моей власти.

— Если вы этого не сделаете, пропала ваша голова. До завтрашней казни осталось несколько часов.

— Значит, моей голове суждено пропасть. Ибо, как это ни прискорбно, я не могу отдать вам письма.

— Чего вы надеетесь добиться своим упрямством? Письма — это ваша плата за жизнь. Где они?

— Там, где вы их никогда не найдёте.

Тут последовала продолжительная пауза, в продолжение которой Сен-Жюст неотрывно вглядывался в лицо узника. Дышал народный представитель несколько учащённо, румянец на его щеках в жёлтом свете фонаря несколько потемнел.

— Я предлагаю вам единственный шанс, Моро.

— Вы повторяетесь, — заметил Андре-Луи.

— Стало быть, вы решили ничего мне не говорить?

— Я уже всё сказал вам, мне нечего добавить.

— Что ж, прекрасно, — сказал Сен-Жюст спокойно, но с явной неохотой. — Прекрасно. — Он взял фонарь и пошёл к двери, где повернулся и поднял фонарь так, чтобы свет падал на лицо узника. — В последний раз предлагаю: письма в обмен на вашу жизнь.

— Как вы утомительны! Убирайтесь к чёрту.

Сен-Жюст поджал губы, опустил фонарь и вышел. Андре-Луи остался один. Он сидел в темноте и говорил себе, что, несомненно, наказан за содеянное справедливо. Потом он снова впал в безразличие ко всему на свете. Он слишком устал.

Рано утром тюремщик принёс кусок отвратительного чёрного хлеба и кружку воды. Андре-Луи выпил воду, но к хлебу не притронулся. Потом он уселся на табурет и, вялый и бесчувственный и душой и телом, стал ждать.