Возвращение Сэмюэля Лейка - [15]

Глава 7

Узкая тропка вилась среди травы, то почти исчезая, то вновь появляясь. Каждый поворот обещал новые чудеса. И не просто обещал, а дарил. То стройное молодое деревце в лунном серебре. То звезды в ручейке, что бежит по камням вдоль тропинки. Ночью все казалось необыкновенным. Даже от пастбищ и покосившихся заборов веяло чем-то нездешним.

И кругом тишина. Ни звука, будто в снегопад, хоть и лето на дворе. Это неспроста. Это к добру. Столько света ночью вместо тьмы – наверняка добрый знак.

Сван миновала последний изгиб тропинки и увидела дом. Небольшой, деревянный, с жестяной крышей. В доме горел свет, окна сияли золотом в серебре ночи. Дом стоял посреди дворика, на редкость опрятного, а во дворике что-то блестело. Машина. Грузовичок. Даже в такую светлую ночь не разобрать, какого цвета. Но Сван чуяла: красный.

Она услышала глухой стон, будто кого-то ударили под дых. И лишь через миг поняла, что стонала сама. Страх сковал ее, сердце будто остановилось.

Лишь мысль лихорадочно билась, неслась галопом, воображая невообразимое. Вдруг тот коротышка, человек-змея, где-то рядом, прячется в темноте? Следит за ней?

Сван пустилась бежать, спотыкаясь и падая, прочь по разбитой тропке. Она чувствовала Белинджера сзади, за спиной, – и впереди, на пути. Всюду опасность. Летний ночной ветерок – его горячее дыхание. Шелест листьев – зловещий шепот. Человек-змея шепчет ее имя.

Сван считала, что готова ко всему. Но к такому развороту оказалась не готова. Как и к тому, что случилось дальше.

Луна скрылась за темной грядой облаков, и свет померк. Сван вдруг потеряла из виду тропинку – и оступилась. Не за что ухватиться, чтобы остановить падение. Сван махала руками, как ветряная мельница, но и это не спасло.

Падала она долго, катилась кубарем, и когда наконец приземлилась, то замерла, боясь шелохнуться: рука коснулась чего-то мягкого, теплого. Другой руки.

Сван не открывала глаз, страшась того, что может увидеть.

– Эй, ты жива? – послышался голос.

Не Белинджер! Сван чуть не умерла, но уже не от страха, а от облегчения. Она приоткрыла глаза, вгляделась в темноту. И подскочила от неожиданности.

С ней говорил… тот самый мальчишка. Сын Белинджера, что получил пощечину возле лавки. Он сидел в канаве, одетый в старую футболку и трусики. Щуплый, волосы торчком, внимательный взгляд прикован к Сван. Уняв дрожь, Сван тоже пригляделась к нему.

– Ты что здесь делаешь?

– Жду.

– Чего ждешь?

– Когда можно будет вернуться.

– Куда?

Мальчик указал на дом.

Сван спросила:

– А сейчас почему нельзя?

– Нельзя, и все.

– Мал ты еще гулять по ночам, – сказала Сван. – Почему нельзя вернуться?

Мальчик лишь молча пожал плечами.

Сван вздохнула. Она догадывалась почему, но все равно нельзя малышу бродить ночью одному, а ей нельзя остаться. Она сказала:

– Лучше возвращайся, мне пора домой.

Мальчик вновь решительно покачал головой.

Сван сказала:

– Не могу я с тобой тут сидеть, как с маленьким.

– Никто и не просит.

Сван встала.

– Смотри берегись рыси. Рысь тебя в два счета проглотит.

– А я ее убью.

– Как же! Чем это?

Мальчик молча смотрел на нее. Что делать? Ей надо домой, к бабушке Калле, а то влетит. Ее начнут искать, а взрослые ужас как злятся, когда находят живым-здоровым ребенка, которого боялись не увидеть в живых!

– Вот что. Ты, наверно, боишься отца. Я твоего отца сама боюсь, хоть и видела всего раз. Может, пусть мой папа поговорит с твоим? Мой папа священник, кого угодно перевоспитает.

– Мой отец твоего убьет.

Сван вновь опустилась на колени, к нему лицом. Опять показалась луна, теперь Сван могла разглядеть мальчика. Он был красив: широкие скулы, густые ресницы, губы пухлые, но сжаты упрямой ниточкой. А черные глаза смотрят прямо в душу, горят. Такого красавчика она в жизни не видела.

– У тебя на каждом шагу «убью» да «убьет», – сказала она, – а сам еще писать стоя не научился.

Но этого парнишку словами не проймешь. Лишь губы плотнее сжал.

Сван поднялась:

– Иди домой.

Он не шевельнулся.

– Иди домой, – взмолилась она. Сван Лейк, которая никогда никого не умоляла.

Он и на этот раз не шевельнулся.

– Все, я ухожу, – предупредила Сван. И поплелась прочь. Медленно, неохотно. Сама не своя от тревоги – что же с ним будет? Вдруг его ужалит змея, или укусит паук, или хищный зверь какой решит отужинать им? А где он будет спать? Выроет ямку и свернется клубочком? Неужто додумается? А вдруг заявится его страшный отец, найдет его, и что тогда? Что?

Вернуться за ним и отвести домой, к маме? Но что-то подсказывало, что мать – плохая защитница. Взять его с собой? Нет, нельзя. Это похищение ребенка, пусть похититель – тоже ребенок. В тюрьму ее вряд ли посадят – тем более полиция еще пьянствует в «Открыт Всегда», – но все равно ничего хорошего.

Ладно, сейчас вернется к бабушке Калле и попросит папу разыскать малыша, отвести домой и поговорить с его родителями. Никому в голову не придет поднять руку на Сэмюэля Лейка, а если кто и захочет его убить, ничего не выйдет. Сэмюэля Лейка хранит Господь.

Самое трудное – убедительно соврать, как она там очутилась, но уж в этой своей способности Сван не сомневалась. В крайнем случае можно сказать правду.