Возвращение Сэмюэля Лейка - [13]

Сван считала – как только все становится привычным, так снова пора в путь. Иначе не жизнь, а какой-то чинный танец получается, постоянно надо следить, как бы ногу кому не отдавить, а папа вечно наступает на чьи-то больные мозоли. На это он мастер. Не может удержаться и твердит грешникам, что Бог их любит, и сам он их тоже любит, и почему бы не навестить Божий дом, мол, приходите в воскресенье. И твердит он это не каким-нибудь обычным грешникам, а самым страшным. Бездельникам, что от работы бегут как от огня, парочкам, живущим во грехе, и даже одной старушенции, которая когда-то была стриптизершей на Бурбон-стрит, пока красота не увяла. Сэмюэлю мало спасать рядовых грешников. Он мечтает о спасении всех и каждого и ведет себя так, будто справится и в одиночку. Можно подумать, у Бога нет других помощников.

Сван порой хотелось, чтобы папа занимался чем угодно, только не служением Богу. Будь он почтмейстером или хозяином скобяной лавки, да кем угодно, весь город не следил бы за каждым ее шагом, надеясь, что она что-нибудь натворит и даст повод для сплетен, – и она ничем не отличалась бы от других детей. Хорошо, наверное, быть как все.

Сейчас, однако, есть заботы понасущнее. У нее всего день, даже меньше, чтобы сойтись с дядей Тоем. Завтра утром им уезжать, и они не увидятся год, а за год всякое может случиться, даже конец света.

Едва проснувшись, Сван пустилась на поиски дяди Тоя. Нобл и Бэнвилл куда-то запропастились, вот и хорошо. За последние пару дней им опротивело, что она тенью таскается за дядей Тоем, и теперь они играли вдвоем. Ну и плевать. Все, что занимало Сван меньше недели назад, бледнело в сравнении с дядей Тоем: он же не просто человек, а гигант, она таких и не встречала никогда.

Сван отыскала дядю Тоя позади дома. Он лежал под старым дедушкиным грузовиком, только ноги наружу, и чем-то там скрежетал. Сван присела на корточки, заглянула под грузовик и громко откашлялась. Дядя Той и не глядя понял, кто здесь.

– Помочь? – спросила Сван.

– Нечего помогать.

– Я не против…

– Ну а я против.

Сказал, будто кувалдой припечатал. Сван прищурилась, сделала бесстрастную мину.

– Знаете что? – предприняла она новую попытку, чуть выждав.

– Что?

– Я на вас только даром время потратила.

– Да неужто?

– А то!

Сван вскочила и выразительно топнула. Презрительно так топнула. И, скрестив руки на груди, глянула на торчащие из-под грузовика ноги. Знать бы, какая из них настоящая, – пнуть бы хорошенько. Но Сван не знала, а потому пришлось ограничиться словами пообиднее.

– И чего я таскалась за вами как хвост собачий, будто вы герой какой. Никакой вы не герой, а старый бутлегер. Одноногий! И не верю я, будто вы кому-то там жизнь спасли. А ногу вам отстрелили, когда с поля боя убегали. И этот Йем Фергюсон уж таким замухрышкой был, наверное, раз даже вы смогли его на тот свет отправить. Я бы вас и темной ночью на кладбище не испугалась.

Стало тихо-тихо. Дядя Той больше не скрежетал под машиной. Вот сейчас как выскочит… Но Сван не собиралась убегать. Не боится она его, и все! И плевать ей на него. Раз ему до нее нет дела, ей до него тоже.

И она продолжила:

– И не нужна мне теперь ваша дружба.

Эти слова дались ей тяжело, еще тяжелее, чем предыдущие ужасные слова, потому что на самом деле она так не думала. Сердце заныло, будто она закрывала дверь, которую не хотела закрывать, ни за что на свете. Но с нее хватит. Она не из тех, кто умоляет о подачке. Она развернулась и гордо, без оглядки, удалилась.

Той вылез из-под грузовика и сел. Посмотрел, как Сван заходит в дом, – спина прямая, голова вздернута.

– Невелика потеря, – сказал он беззлобно.

Впрочем, это было не совсем правдой.

Сэмюэль прикатил на своем драндулете уже в сумерках. Сван поджидала его на крыльце. Едва отец вылез из машины, Сван бросилась к нему через двор и повисла на шее.

– Ну-ну, потише, – строго сказал Сэмюэль, но, конечно, он был рад столь теплому приему.

– Мы переезжаем?

– Да.

– Здорово! Куда?

– Потом расскажу. Где мама?

Тут на крыльце возникла Уиллади, помахала рукой, и они устремились друг к другу. Бернис сидела на качелях, почти скрытая вьюнками, оплетавшими перила крыльца. Она видела, как Сэмюэль и Уиллади прильнули друг к другу. Прискакали с выгона Нобл и Бэнвилл, кинулись к родителям – и обхватили сразу обоих, потому что отец и мать так и стояли обнявшись. Вот парочка – после разлуки всегда радуются, будто не виделись вечность.

Наконец Сэмюэль выпустил жену, подкинул Бэнвилла высоко-высоко, со звериным рыком тряханул и поставил на ноги. Нобла он в знак приветствия двинул в плечо. Нобл дал сдачи. Сэмюэль скривился, будто от боли, и, пока Нобл соображал, не перестарался ли, Сэмюэль вновь засадил ему хорошенько.

А Бернис все наблюдала из своего уголка, с качелей. Сэмюэль, Уиллади и дети поднимались по лестнице, галдя наперебой. Когда поравнялись с Бернис, она встала грациозно, по-кошачьи. Короткое кремовое платье подчеркивало фигуру при каждом движении. Все обомлели. Мимо Бернис нельзя пройти равнодушно.

– Как дела, Бернис? – спросил Сэмюэль.

– Расчудесно, – пропела она.

Уиллади прикрыла глаза и так же нараспев, томно, сказала: