Возвращение росомахи - [61]

— Кончай, дед, канитель поповскую разводить. Добить, и точка!

Тут донеслись звонкие голоса:

— Ну что, убили?

К охотникам подбежали запыхавшиеся пацаны.

— А кровищи-то!.. Мировой котяра!

Антон, воспользовавшись заминкой, снял ремень с ружья и туго обмотал задние лапы рыси. Мужикам ничего не оставалось, как помочь связать и передние.

— Ребя, давай живо сани…

* * *

Лежа в теплом, рубленом сарае на душистом сене, Боцман ощутил легкое поглаживание. Вслед, по шкуре, пробежал приятный озноб. Почудилось, будто рядом сидит Киса и ластится. От блаженства кот хрипло заурчал и попытался сладко потянуться, но пробитое тело откликнулось острой болью. Боцман открыл глаза. Кто-то темный сидел перед ним.

Человек!!!

Волна блаженства сменилась волной леденящего страха. Боцман попытался вскочить, чтобы защищаться, однако лапы были стянуты путами. Но даже не будь их, ослабленный большой потерей крови, кот все равно не смог бы встать на ноги. От ощущения полной беспомощности его обуял ужас. Оскалив зубы и глухо зарокотав, он вжал голову в сено и исподлобья следил за каждым движением человека.

— Не бойся, дурачок, — успокаивал густой басовитый голос. — На, поешь… Тебе надо есть, иначе не поправишься. — Человек протянул нанизанный на прутик кусок мяса. Чтобы не стеснять зверя, он отодвинулся, и Боцман смог разглядеть двуногого. Ничем не примечательный. Скорее даже невзрачный. Только на лице, обрамленном мшистой рамкой бороды, украшенной легкой проседью, выделялся длинный, крючковатый, похожий на клюв хищной птицы нос. Но это сходство не придавало его лицу выражения враждебности. Напротив — делало добродушным. Ни одним движением человек не обнаруживал намерения причинить зло или боль.

— Ешь, ешь, дружок, ешь. — С этими словами Крючконос плавно приподнялся и, мягко ступая, вышел.

Боцман внимательно огляделся. Он лежал в бревенчатом логове с крохотным оконцем. Терпко пахло навозом. За дощатой перегородкой протяжно и шумно вздыхали корова и телка. Они, привычные к часто меняющимся грозным соседям, не обращали на рысь внимания: то и дело шуршали сеном в кормушке, постукивали копытами.

Повернув голову, кот чуть не уткнулся мордой в куски мяса, лежащие на доске. В горле першило от сухоты. Он осторожно взял было соблазнительный шмат в зубы, но недоверие к человеку победило: в последний момент раскрыл пасть и мясо упало на подстилку.

С двуногими существами Боцман связывал только боль и смерть. Поэтому был несколько обескуражен поведением Крючконоса, но не сомневался в том, что и он скоро проявит свое изощренное коварство. От томительного ожидания бесславного финала к вечеру его трясло, как в лихорадке. Нервы и мускулы вибрировали, словно туго натянутые струны. Ослабленный перенапряжением и потерей крови, кот в конце концов забылся в тревожной дремоте, так и не притронувшись к еде.

Переделав домашние дела, Михалыч заглянул к пленнику. Увидев, что мясо не тронуто, укоризненно покачал головой:

— Ну, брат, эдак дело не пойдет. Так ты никогда не поднимешься. Надо, милок, поесть, обязательно надо поесть, — и опять настойчиво протягивал мясо на кончике ветки.

Человек долго сидел с Боцманом. Говорил успокаивающим, завораживающим голосом, уверенно гладил по спине. Потом смазал раны на груди чем-то прохладным, пахнущим грязями таежной лечебницы. И опять этот странный человек не причинил ему боли. Напротив, его прикосновения были приятны.

Ночью, когда беспрестанное хлопанье дверей и другие непонятные звуки стихли, Боцман с горечью вспоминал события последних дней. Мог ли он предположить, что жизнь столь круто переменится и он окажется во власти человека!

Силы покидали кота. Если бы на него сейчас накинулась собачья свора или взял на мушку не знающий промаха зверобой, он даже не попытался бежать, а молча принял смерть.

Внезапно совсем близко раздался призывный горловой вопль. У Боцмана даже дух занялся. Не может быть! Это же Киса! Кот откликнулся ликующим «вау!».

Подруга отозвалась не менее восторженно. От их переклички во дворе поднялся злобный лай, и рыси, дабы прекратить собачью брехню, умолкли.

У Боцмана все пело в груди: «Киса жива! Она где-то рядом». Но он так слаб, что не может не только прийти к ней на выручку, но даже самостоятельно встать на ноги. Надо срочно набираться сил!

Глаза приободрившегося узника засветились надеждой. «Мы еще поживем!» Он жадно съел сочную мякоть и с того вечера живо пошел на поправку.

Боцман привык к Крючконосу и уже не напрягался, когда тот заходил кормить или обрабатывать раны: они болели все меньше. Огонь и жжение внутри груди почти исчезли. Кот опять дышал полной грудью. Изредка они с Кисой обменивались приглушенным вяканьем, встречаемым яростным лаем собак и тревожным кудахтаньем кур.

В один из дней хозяйские псы, воспользовавшись тем, что дверь, по недосмотру, осталась открытой, проникли в сарай и набросились на связанного кота. Но Крючконос сердитыми окриками выгнал их, а особенно разбушевавшегося кобеля посадил на цепь.

Кот был поражен — человек не только не позволил собакам растерзать его, а, наоборот, — защитил от заклятых врагов. Тщетно пытался кот разрешить эту загадку. Она была ему не под силу. С этого момента Боцман окончательно поверил Крючконосу, и отношение к людям у него перестало быть столь однозначным, как прежде. Он даже начал на свой лад делить людей на «добрых», вроде Крючконоса, и «злых», вроде Рыжебородого, убившего Кисточку.