Возвращение росомахи - [60]

Возвращаясь в горы, он невольно прислушивался к звукам, доносившимся из селения. Собаки угомонились: изредка взбрехнет одна, другая, одиноко просипит бык, подаст трескучий голос петух. И опять тишина. Терзаемый противоречивыми чувствами, Боцман замедлил шаг и скоро остановился в нерешительности.

Привязанность к подруге, желание увидеть и освободить ее бередили сердце, подавляя самый главный инстинкт — инстинкт самосохранения. Наконец он решился и повернул обратно, навстречу восходящему солнцу.

Шагал Боцман размашисто, без страха; сильное, неведомое ранее чувство вселяло уверенность в его сердце. Будучи жителем глухой тайги, он избегал открытых пространств. На них он чувствовал себя незащищенным. Но сейчас кот отважно вышел на высокий чистый берег и, не таясь, доступный людским взорам, встал, как изваяние, отчетливо выделяясь на фоне белого снега. Боцман понимал, что его видно из селения, но был в таком состоянии, когда совершаются необыкновенные и необъяснимые поступки. Он насилу преодолевал желание немедленно идти к месту заточения Кисы.

Баба Галя спустилась к проруби за водой. Заполнив ведра, подняла голову и… увидела перед собой громадную рысь. Бросив коромысло, она опрометью пустилась бежать, голося: «Ой, мамочки! Чур меня! Спасите! Спасите!»

Вскоре переполошенная деревня вовсю гомонила о коварной рыси, которая напала на бабу Галю, но то ли промахнулась, то ли та успела надеть ей на голову железное ведро. Главное, баба Галя, слава богу, жива, а рысь осталась голодной и караулит на речке новую жертву.

Кто посмелее, особенно мальчишки, ходили ватагой за огороды и глазели на дерзкого разбойника, стоящего на противоположном берегу реки с высоко поднятой головой.

Охотники с лайками уже неделю как разъехались по участкам — начался промысловый сезон. Охранять деревню остались одни бестолковые дворняги. Перепуганные бабки направились к местному зверолову Ивану Михайловичу Карпенко. Но его дома не оказалось — уехал в лесничество созваниваться с областной базой «Зооцентра», чтобы заказать машину для отправки отловленной рыси.

Когда женщины выходили из его избы, с реки донеслось громкое и резкое «вау-у». Киса в ответ радостно и мощно откликнулась из сарая. Заскочив обратно в сени, бабье излило свой испуг и застарелое недовольство на хозяйку дома.

— Вот ловит твой рысей, медвежат, волчат, а звери-то, вишь, какие наглые в отместку стали. Ни за водой сходить, ни детям покататься. Прошлый год медведица допекала, а ноне рысь…

— Занятие ваше нам всем на погибель, — добавила высокая старуха, — штраф на вас надо за такое.

— Оно верно, штрафом надо проучать, — охотно поддержали остальные.

— А ну вас к ляду, — отмахнулась хозяйка и ушла кормить скотину.

— Вот и толкуй с такой. Пошли, бабоньки, к Егору, он рысь стрельнет, не промахнется.

— Че без толку ходить, небось уж пьяный.

— Чай, не каждый день пьет.

— Точно, пьяный — с утра тетеревов Афанасьевне нес на мен.

— Да, это уж такой человек…

Тем временем мужики, не занятые на промысле или забросившие это тяжелое и рисковое занятие, кто по возрасту, кто по здоровью, собрались у сельпо и решали, как быть.

— Эх, карабинчик бы!

— Так его только штатным[36] выдают, да и то не всем.

— И из гладкостволки усиленным зарядом можно достать, — убеждали другие.

Так и порешили: приготовить ружья и через час всем вместе собраться здесь же.

— Но чтоб без собак — котяра сразу уйдет. И стрелять разом, по команде. Кто-нибудь да попадет, — инструктировал бывалый дед Тимофей.

Смертельная опасность нависла над Боцманом. Он видел, как очередная ватага направилась через огороды к реке. Его насторожило то, что у каждого из них в руках была громовая палка. Старики между тем вышли на обрывистый берег и стали целиться в рысь. Встревоженный кот не оглядываясь потрусил под защиту деревьев. Вокруг коротко прогудели шмели, и ступни ощутили резкие удары по промерзшей земле. Следом докатились раскаты грома.

Боцман обернулся и успел даже разглядеть стрелков, окутанных клубами серо-желтого дыма, как в тот же миг его прожгла сквозная боль. Превозмогая ее, он огромными махами попытался достичь спасительно черневшего пихтача, но, не дотянув каких-то пять-шесть сажен, рухнул в снег.

Мужики, постреляв для верности еще, перешли речку и окружили зверя. Вытянувшийся в последнем прыжке во весь рост, он казался особенно громадным.

— Это Боцман собственно и есть. Отбегал наш великан, — не то с удовлетворением, не то с сожалением произнес дед Тимофей.

Восхищенно оглядывая богатую шубу и пробуя пальцами остроту кривых, стальной прочности когтей, удачливые охотники задымили.

Самый старый в их компании дедушка Антон присел на корточки и, кряхтя, стал искать, куда угодила пуля.

— Навылет прошла, — заключил он и, отгибая шерсть, продемонстрировал кровоточащие с двух сторон раны.

— Ой, че эт?! Мужики, тихо! Кажись, сердце тукает. Во-во. Еще раз. Так он живой!

Охотники вскинули ружья.

— Антон, отойди! Очухается, задерет когтищами. Отойди, тебе говорят. Мы вмиг упокоим.

— Да погодите. Совестно как-то… И хорош больно! Жалко красоту таку кончать. Давайте к Карпенко свезем. Можа, выходит да сдаст на свою звериную базу. Пущай городские нашим Боцманом полюбуются.