Возвращение росомахи - [143]
Утратив за время царствования охотничью сноровку, Смельчак вынужден был довольствоваться мелкой и, как правило, случайной поживой. Зато, хорошо разбираясь в оттенках голоса ворона-вещуна, он легко определял, что тот обнаружил падаль, и не гнушался сбегать подкрепиться на халяву.
Однажды, переев протухшего мяса, Смельчак чуть не околел. А после поправки уже не мог даже приближаться к падали — его тут же начинало рвать. Не способный быстро бегать, он приноровился размеренно и упорно, с присущей волкам неутомимостью и упорством преследовать добычу часами, а порой и сутками. Безостановочно шел и шел, не давая намеченной жертве возможности передохнуть, подкрепиться. Преследуемое животное поначалу уходило резво, металось с перепугу, напрасно тратило силы, но постепенно шаг его тяжелел, клонилась к земле голова. Расстояние между хищником и добычей неуклонно сокращалось. Страх приближающейся смерти парализовал жертву, лишал последних сил. А Смельчака же близость добычи, наоборот, заводила, придавала силы. Наконец наступал момент, когда до предела измотанное, загнанное животное, чуя неминуемость гибели, смирялось с уготованной участью и покорно останавливалось, уже безучастное ко всему. И, когда Смельчак подходил к нему, как правило, даже не пыталось сопротивляться — расставалось с жизнью безропотно…
Волк потихоньку восстанавливал былую форму и к следующей зиме нехватку в пище не испытывал: мало кому удавалось избежать его клыков.
В один из знойных полудней дремавший на лесине Смельчак проснулся от хруста гальки и плеска воды: кто-то переходил речку. Похватав пролетные запахи, волк уловил чарующий аромат стельной лосихи[59]. Принюхался — точно, она! Брюхатая осторожно брела по перекату прямо на него. Волк сглотнул слюну. От предвкушения возможности поесть свеженины в голову ударила кровь.
Когда лосиха остановилась под обрывом, чтобы дать стечь воде, Смельчак выверенным прыжком оседлал ее и вонзил клыки в шею. Очумевшая от внезапности нападения корова, оберегая бесценное содержимое живота, опрокинулась на спину и с ожесточением принялась кататься по хищнику. Тот, разжав челюсти, чуть живой пополз к воде, а потрясенная мамаша удалилась в лесную чащу…
Выполняя просьбу отца-травозная, Колода после Тихонова дня, когда солнышко дольше всего по небу катится и от долгого света Господня все травы животворным соком наливаются и вплоть до Иванова дня высшую меру целебности имеют, шел по высокому берегу, собирая лапчатку серебристую, необходимую для приготовления лечебного сбора прихворнувшей матери. Приседая на корточки, он с именем Христовым да именем Пресвятой Богородицы срывал ту траву аккуратно, чтобы не повредить корни.
Неожиданно Колода ощутил на себе до боли знакомый взгляд: по голове и спине аж холодок пробежал. Неужто Смельчак?! Он резко обернулся и внизу, у воды, увидел невзрачного, всклокоченного волка, но глаза, вернее, один полуоткрытый глаз сразу выдал его — точно, Смельчак!
— Вот это встреча! Так ты, вурдалак, оказывается, жив?! — воскликнул человек.
Зверь вздрогнул, еще сильнее прижал к загривку уши и втиснул голову в песок. В его взгляде засквозили испуг, тоска, чувство полной беспомощности: не было сил даже оскалить когда-то страшные клыки. Глаза заслезились — то ли от жалости к самому себе, то ли оттого, что было трудно смириться с бесславной участью обреченной жертвы.
А охотник смотрел на поседевшего зверя сочувственно, можно сказать, с грустью. Смельчак отвел взгляд, тяжело вздохнул. Они поняли друг друга. В какой-то момент во взгляде Колоды вместе с жалостью невольно мелькнула мстительная удовлетворенность. Смельчак, словно почуяв перемену в настрое человека, едва слышно заскулил.
— Нечего плакаться, получил ты, брат, по заслугам.
Охотник спрыгнул с обрыва на прибрежную косу и направился к Смельчаку. Тот в ужасе съежился, дернул грязным, как дворовая метелка, хвостом и как будто всхлипнул.
— Не робей, лежачих не бью. — Охотник склонился над зверем и… наткнулся на застывший взгляд. Волк был мертв…
Набрав травы, Колода вернулся в хижину и рассказал отцу о неожиданной встрече.
— Все, как у людей, — задумчиво растягивая слова, проговорил старик. — Рано или поздно за все приходится платить.
