Возвращение призраков - [87]

Он подошел, опустился на постель и нежно проник в нее — медленно, ласково, не чувствуя сопротивления, сознательно тратя время на то, чтобы не причинить никакой боли, входя в нее до тех пор, пока было возможно, пока его бедра плотно не прижались к ее бедрам. Грейс извивалась под ним и дышала в щеку, а он двигался вперед и назад, вперед и назад…

— Дэвид, о Дэвид…

Новое тяжелое исступление охватило его ум, его сознание устремилось в ее сознание, подражая физическому проникновению; но в отличие от последнего духовное проникновение не имело выхода и границ. Это было как и раньше, когда они прощупывали друг друга в кабинете ее отца, но гораздо сильнее, поскольку теперь Грейс отдалась ему и физически, и эмоционально: она с удовлетворением пустила его в свое сознание, потому что слишком потерялась в упоении любви. И он плыл в ее душе, в то время как тела доставляли обоюдное физическое наслаждение.

Перед Эшем мелькали образы, воспоминания, он переживал ее утонченное удовольствие от сближения с ним, всю сумятицу в ее сознании — и двигался дальше, не задерживаясь, отдавая себе отчет в собственных чувственных ощущениях, но не отвлекаясь на них. Обширная серая область, которую он видел раньше, замаячила перед ним, теперь такая знакомая, с клубящимся туманом запрета. Из-за этого газообразного барьера донесся тонкий детский голосок, и теперь он тоже был знакомым, потому что Эш уже слышал его. Это был голос Грейс — голос испуганный, взывающий об освобождении. И снова Эш ощутил сопротивление, что-то тянуло его назад, словно эфирные руки держали его сзади, но в этот раз он был сильнее, и теперь Грейс отдалась ему. Теперь он прошел дальше.

В уголках ее глаз собралась влага, и слеза, потревоженная движением, скатилась по щеке ей в волосы. Грейс обезумела и еле могла дышать, потому что никогда — никогда — не знала такого мучительного блаженства. У нее вырвался долгий стон, и все ее существо начало туго сжиматься. Каждая жилка, каждая мышца ее тела напряглась и словно втянулась внутрь; влага внутри нее превратилась в поток, и этот поток обрушился в ту точку в центре тела, в то место, которое теперь она делила с этим чудесным, необыкновенным мужчиной. Стон перешел в тонкий, протяжный эйфорический крик.

Напряжение в груди у Эша распространилось на все его тело, охватив мышцы, так что они сковали все члены и живот. Его бедра заработали еще сильнее, он погрузил руки в ее волосы; ее голова откинулась назад, и шея изогнулась в финальной предэкстазной судороге. Грейс рухнула и отпустила его, все ее мышцы вдруг ослабли, но тут же она снова прижалась к нему, чуть не приподняв его тело. Эш оставался с ней, приноравливаясь к ее движениям, их совершенному ритму, — падая и поднимаясь, падая и поднимаясь… Это единение приближалось к своему апогею, и вместе Эш и Грейс воспарили на новый уровень восторга, словно стремясь к ослепительно белому свету.

И часть Эша, удаленная от всего этого — хотя и слышала ее крики и ощущала свое и ее наслаждение, — нырнула сквозь барьер, отделявший ее сознание от подсознания; Эш увидел — его душа увидела — воспоминание, которое Грейс так долго скрывала от самой себя. И когда через их трепещущие тела пронесся финальный пароксизм полного упоения, Эш открыл тайну, понял причину ее самораздвоения…

32

Тень маленького ирландца, черная и длинная, протянулась через каменный пол церковного придела. Свет проходил сквозь витраж, расположенный высоко на стене, но солнце на мглистом небе опустилось ниже, и зеленые и голубые пятна на полу теперь уже не так играли. Фелан, нахмурившись и весь дрожа, бродил среди разбросанных бумаг.

«Значит, — гневно говорил он себе, — все началось с чудовища, похороненного в этом приделе, с первого Локвуда, правившего Слитом! С крестоносца, вызывавшего благоговение у глупцов и страх у тех, кто догадывался о его нечестивом пути». Издав неровный вздох, Фелан переключил внимание на суровое лицо каменного рыцаря; он задумался о черной душе, что жила когда-то в оболочке, лежащей ныне под своим каменным изображением Нет, это не божий воитель; это наемник Сатаны. Несомненно, это был ученый, проникший не только в темные искусства египтян, но также в оккультные теории халдеев и вавилонян, чтобы по возвращении с войны в далеких землях использовать приобретенные знания в своих владениях, полученных за заслуги в походах.

Фелан подобрал трость с серебряной рукоятью и торопливо перешел из крохотного придела в главный зал, затем осторожными шагами прошел в боковой неф. Его чувства были в смятении. Маленький ирландец остановился у пятого ряда скамей и повернулся к алтарю.

«Именем Бога, — кричала его душа, — как такое возможно? Как можно было допустить такое?»

Но ответа не последовало. Фелан опустился на ближайшее сиденье и прислонил трость к спинке впереди.

Витраж на высоком окне за алтарем потускнел, и сам алтарь казался холодным и мрачным, почти безжизненным в своей пустоте. «Как это подходит, — подумалось Фелану, — к храму, являющему собой не более чем безжизненную оболочку, которая глумится над славой Господа, а не прославляет его».